Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)

Не только при дворе киевского князя — по всей Европе шла охота на ведьм. Когда ведьм недоставало, их изобретали. В 1366, а затем в 1384 годах строго —  настрого запрещаются похороны Мораны в Чехии. Духами тьмы, злыми колдуньями становятся сразу все феи и. предаются поруганию. Убедившись в невероятной живучести народных обрядов, церковники сумели обернуть многие из них против тех, для кого они предназначались. Эльфы провозглашаются падшими ангелами в Германии и Ирландии, а потом превращаются кто в злых духов — анчуток, кто в бесов («нагоняющих страх»), кто в чертей. Черные, белые — все смешались в один вид — черный и получили новое имя тролли (невероятно сильные, но столь же глупые, ужасные и отвратительные горные великаны, стерегущие сокровища и похищающие для собственного пропитания людей и скот). Правда, они почему-то сохранили главное свое качество, перешедшее заодно и на фей, — паническую боязнь шума. Так, французы первыми узнали, что, колотя прутом или факелом по стволу дерева, они заботятся не о плодородии, а всего лишь изгоняют коварно затаившихся эльфов и фей.

У испанцев эту функцию взяли на себя петухи: от их крика разбегалась врассыпную нечистая сила, отчего и наступала заря. У шведов безобидные гномы превратились в троллей, которых только и можно отпугнуть кострами или ружейной пальбой. Подобно тому как через колодцы можно было попасть в царство водяных, так теперь дымоходы указывали путь нечистой силе в жилища.

Индийские девы и дивы (боги) объединились с арабо —  иранскими дэвами в одно емкое понятие — «диво дивное», выступающее то как вместилище добра, то зла. Велес превратился в черта (у пруссо—литовцев — velnias), похитителя скота, каким он и был до поражения Перкунсом, домовые — в косматых мохноногих уродов, гарцующих на черных козлах, Кикимора — в безобразную карлицу, живущую за печкой вместе с тараканами и склонную к неуклюжим шуткам: спутать пряжу, обесплодить кур или еще что-нибудь в этом роде. К таким же проделкам стала склонна и Макошь. Детей, умерших некрещеными, называли еще мавками, или навками (мертвячками) и верили, что эти злые духи, обманчиво красивые спереди, но не имеющие спины, так что видны были все внутренности, подобно русалкам, заманивают и убивают людей. В приморских местностях Балтийского региона, особенно в Польше, навок (навий) представляли в виде чаек, с пронзительными криками нападающих на беременных и рожениц. Их покровительницей стала Хольда — бывшая предводительница войска Водана, сделавшаяся теперь длиннохвостой ведьмой.

Вся эта нечисть облюбовала для своих сборищ вершины гор — как раз те, где раньше располагались наиболее чтимые языческие святилища. Происходило это в последнюю ночь апреля — всего на два дня позже римских флоралий, посвященных богине природы, и накануне даралий, праздника хранителей дома. В христианском календаре это была ночь святой Вальпургии. Вполне возможно, что Вальпургия — какая—нибудь бывшая фея из наиболее популярных. Такие случаи известны: Перхта (Герта), например, превратилась в Гертруду, тоже святую, ее день отмечается в Австрии 17 марта, да и кельтская Бригита сохранила свое языческое имя, обретя к нему лишь добавку — святая.

Цель шабашей была совершенно очевидна — помешать приходу весны. А в участниках, слетавшихся на помелах, вилах, а то и в ступах, мало кто мог признать теперь войско Водана, хотя это было именно оно, и предводительницей его стала… Баба Яга верхом на скакуне. Меры против разгула нечисти остались традиционными: костры, превращающие ночь в день, грохот и пальба, колокольный звон и разнообразные ловушки на пути «бешеного войска» — вроде перевернутой бороны или тех же метел и вил, выложенных крестом. Вальпургиева ночь объединила в себе некоторые черты праздников Бригиты и Бельтана. В эту ночь тоже умывались росой, но уже не только ради красоты и молодости, а и с лечебной целью. В Германии некоторое время еще держался обычай сжигать в эту ночь соломенное чучело, напоминавший и о снопе Бригиты, и о похоронах Мораны. Потом о нем забыли.

Пример тотального истребления всего чужого подали еще римляне, не подозревавшие тогда, что их самих ждет та же участь. Однако несмотря ни на что вера отцов и дедов держалась стойко, она казалась неистребимой. В начале XI века Титмар Мерзебургский ужасается тому, что каждые девять лет жители зеландского Лейре приносят в жертву по девяносто девять человек, собак, коней и петухов. С полсотни лет спустя аналогичные жертвы, развешенные на деревьях (вероятно, посвященные Гесу) и тоже явно девятилетние, хотя хронист называет их ежегодными, довелось увидеть Адаму Бременскому в священной роще Старой Упсалы. Подобными сценами пестрят многие саги и хроники, причем количество жертв год от года увеличивается. То был пир во время чумы, но мало кто об этом догадывался.