Я все же думаю, что там электрический лифт.
Внимание мое было отвлечено от этого разговора сержантом, замедлившим шаг и прелюбопытно шарящим тростью. Дорога достигла места, где земля по обе стороны поднималась, у наших ног непомерно разрослись трава и куманика, за всем этим были спутанные предметы покрупнее, а дальше — высокие коричневые заросли, осаждаемые зелеными ползучими растениями.
— Это практически тут, — сказал сержант, — или рядом с местом где-то около близлежащего соседнего места.
Он протащил трость вдоль зеленого края, ощупывая скрытую землю.
— Мак-Кружкин проезжает здесь вдоль травы на велосипеде, — сказал он, — это более легкий блин — и колеса точнее, и седло — прибор почувствительнее, чем покрытая роговицей рука.
Прогулявшись еще раз и еще пощупав, он нашел то, что искал, и вдруг втащил меня в заросли, бывалой рукой раздвигая зеленые занавески ветвей. — Вот спрятанная дорога, — кликнул он спереди назад.
Нелегко сказать, позволительно ли называть дорогой место, сквозь которое приходится продираться дюйм за дюймом ценой мелких ранок и ожогов от пружинящих веток, шлепающихся назад о вас. Тем не менее земля под ногой была ровная, и по обе стороны я различал на некотором неясном расстоянии круто поднимающуюся землю, покрытую камнями, мраком и влажной растительностью. Стоял душный запах, и многочисленные мухи из класса мошек вели себя тут как дома.
В метре передо мной сержант, нагнув голову, дико ломился вперед, нанося побегам помоложе суровые побои тростью и выкрикивая в мой адрес приглушенные предупреждения о сильных натянутых ветках, которые он готовился вот-вот выпустить в моем направлении.
Не знаю, как долго мы двигались и какое прошли расстояние, но воздуха и света становилось все меньше, и я уверился, что мы заблудились во чреве огромного леса. Земля по-прежнему была достаточно ровна для ходьбы, но покрыта сырыми и гниющими листопадами не одной осени. Я со слепой верой следовал за шумным сержантом, пока силы мои почти не иссякли, и я уже не шел, а несся вперед кубарем, беззащитный перед жестокостью веток. Я чувствовал себя очень больным и усталым. Я хотел завопить ему, что умираю, но тут заметил, что заросль редеет и сержант, скрытый впереди, кричит мне оттуда, что мы пришли. Когда я дошел до него, он стоял перед небольшим каменным строением и, согнувшись, снимал с брюк зажимы.
— Вот он, — сказал он, кивая головой на домик.
— Вот что? — пробормотал я.
— Вход туда, — ответил он.
Сооружение выглядело в точности, как подъезд деревенской церквушки. Тьма и беспорядок ветвей не позволяли ясно различить, было ли за ним здание побольше. Подъездик был старый, с зелеными пятнами на каменной кладке и с бородавками мха в многочисленных щелках. Дверью служила старая коричневая дверь на религиозных петлях, с орнаментальными железными украшениями. Она находилась в углублении и была изготовлена точно по размеру своего остроконечного проема. Это был вход в вечность. Я сбил рукой со лба потоки пота.
Сержант чувственно общупывал себя в поисках ключей.
— Душновато, — сказал он вежливо.
— Это вход в мир иной? — прошелестел я. От усилий и трепета мой голос прозвучал тише, чем я ожидал.
— Но погода по сезону, так что жаловаться не на что, — прибавил он громко, не обращая внимания на мой вопрос. Мой голос был, возможно, слишком слаб, чтобы добраться до его уха.
Он нашел ключ, поскрежетал им в скважине и распахнул дверь. Он ушел в темные недра, но потом выслал обратно руку, чтобы вдернуть меня за рукав с собой.
Зажги там спичку!
Почти одновременно с этим сержант нашел в стене коробку с выключателями и проводами и сделал все необходимое, чтобы появился поразительный прыгающий свет. Но и секунды стояния в темноте мне более чем хватило на то, чтобы удивиться, как никогда в жизни. Пол. Ступив на него, ноги были удивлены. Он был сделан из пластин с крошечными штифтиками, как пол паровоза или как галереи с перилами вокруг большого печатного пресса Он звенел полым призрачным шумом под подковками сержанта, который теперь прогрохотал к другому краю комнатки, чтобы там, повозившись со связкой ключей, распахнуть еще одну дверь, спрятанную в стене.
— Конечно, хороший проливной дождичек очистил бы воздух, — провозгласил он.