Третий Проект. Том I `Погружение`

Но даже не это было самым страшным. После 1917-го растворились, в одночасье исчезли нравственность, мораль, трудовая этика. Общество, привыкшее к смертям, насилию и экспроприациям, не было настроено на созидательный труд. Оно рассматривало производственную деятельность как непосильную и тягостную повинность, как бессмысленное занятие, как каторгу. Ежедневный продуктивный труд, соблюдение общественных норм, внутренняя культура перестали быть достоянием общества. У подавляющей части населения исчезли внутренние регуляторы социальной жизни. Человек был готов на все. Для него не существовало внутренних запретов. В значительной степени легкость падения религии, уход христианства из жизни был связан не столько с насилием большевиков по отношении к церкви, сколько с отпадением от церкви основной части населения еще Российской империи. Люди уже при царе отвернулись от христианских заповедей и науки общежития, в своей жизни они видели насилие, насилие и еще раз насилие…

Поймите, читатель: общество, лопнувшее «атомным взрывом» 1917 года, было невозможно вернуть к труду без насилия. Это касается всех: и тех, кто воевал за красных, и тех, кто дрался под белыми знамёнами, и народа, воевавшего против всех.

Материализация новой реальности означала не только создание инфраструктуры экономики, не только возведение новых заводов, фабрик, перестройку советского хозяйства, но и создание нового общества в прямом и конкретном смысле этого слова. Сталин с осознанным прагматизмом и интуицией принялся решать эту невероятно тяжелую и многоаспектную задачу с ее сердцевины.

Он сделал вывод о том, что невозможно создать общество, не дав ему общего дела. Этим общим делом стало переустройство жизни страны. Индустриализация, коллективизация, научно-техническая революция. Общее дело можно было делать только на основе страха, интереса и веры.

Сталин не питал иллюзий по поводу основной части советского народа – народа, отравленного «социальной радиоактивность» русской Хиросимы, изломанного смутными годами с их насилием, бессмысленными тяготами, бесперспективностью и несправедливостью. Он понимал, что народ, в массе своей бесконечно далекий от идеалов новой реальности, может быть подвигнут на сверхчеловеческие усилия только принуждением. Принуждение должно стать тем архимедовым рычагом, который приведет систему в движение, даст первоначальный импульс, обеспечит получение первых результатов.

Это принуждение осуществлялось разнообразными методами и посредством жестокой репрессивной коллективизации, и массовым применением труда заключенных, и сверхжесткой системой наказаний за любую провинность, и принудительным трудом за крайне невысокое вознаграждение.

Это были бесчеловечные, жестокие методы. Но без них народы, населявшие в то время Советский Союз, не смогли бы сделать то, что они сотворили в 1930-е годы.

Без принуждения невозможны были ни коллективизация, ни начальный этап индустриализации, ни создание мощнейшей инфраструктуры. Об этом надо сказать прямо.

Невозможно было тогда использовать мощные материальные стимулы. Из-за бедности страны. Дело не только в том, что не было денег на премии самым хорошим работникам – просто еще физически не хватало продуктов, товаров и услуг, на которые эти деньги могли быть потрачены. Поэтому сначала было принуждение.

Зато потом, с середины 30-х годов, когда промышленность поднялась, появилась и система материальной заинтересованности. Современный исследователь Артем Драбкин, собравший свидетельства бывших танкистов, приводит в своей книге «Я воевал на Т-34» интересный документ: приказ с суммами премий для ремонтников, восстанавливавших подбитые танки. Сталин (судя по его правкам красным карандашом) радикально их повысил по сравнению с первоначальными наметками. Деталь, согласитесь, интересная, хотя относится и к войне. Но ведь подобная система денежных премий к конце 30-х существовала и в промышленности.

Поэтому принуждение в сталинской системе – это не результат кровожадности и врожденных свойств коммунизма. Принуждение вытекало из безнадежности российского положения 20-30-х годов, из безвыходности и скудости нашей жизни, из трагизма русской судьбы. Принуждение было жестоким, но эффективным средством подъема страны. Принуждение для Сталина служило не идеологией, а технологией. Это надо понимать четко и ясно!

Не был он никаким злодеем и параноиком. Ведь как только появилась возможность пустить в ход не только кнут, но и пряник, Сталин немедленно ухватился за этот шанс и использовал его. И чем дальше – тем больше.