Третий Проект. Том I `Погружение`

Сегодня бытует мнение о том, что с 1870-х годов империя решила стать гуманной и поменять модель энергетического «обмена веществ». То есть, развиваться не за счет паразитирования на народе, а запустить обратный процесс. Но, как мы полагаем, происходило нечто иное. Энергетический метаболизм остался в сущности прежним – от народа к власти. Просто конкретные механизмы этого немного поменяли. Что было сердцевиной реформ? Да отмена крепостного права Александром Вторым в 1861 году! Но эта реформа на самом деле была скорее видимостью, пропагандистским шагом, а не реальным изменением хозяйственной жизни. Крестьяне-то по-прежнему остались несвободными, попали под «выкупной» гнет и продолжали кормить класс помещиков. Политические реформы? Земская и судебная реформы, меры по подъему здравоохранения и образования действительно немного гуманизировали имперскую власть. Да и культурный взлет в поздней «Северной Пальмире» существенно повлиял на миропонимание «питерской нации» и ее отношение к русскому народу – «популяции русских пространств». Вместо того, чтобы санкционировать насилие «расы господ» над «русскими рабами», она ограничивает произвол власти. Смягчаются и технологии власти.

Таким образом, источник энергии остался прежним (высасывание оной из народа), а вот сигнальная и технологические системы стали реформироваться, придя в противоречие со стоящими перед ними задачами. Все это привело к трем роковым для нашей истории последствиям.

Во-первых, продолжение использования потенциальной энергии народа в интересах «Северной Пальмиры» привело к исчерпанию «энергетического запаса». (Если народ в ответ на простые призывы власти мог героически отдавать жизни в войнах времен Суворова, например, то в Первую мировую – уже массами сдавался в плен и дезертировал.) Целевая эффективность политических технологий упала. А это вызвало сначала застой нашей цивилизации, а затем и ее разрушение. В самом начале ХХ века Русская цивилизация проскочила «точку возврата» между порядком и хаосом. С 1900-х годов деструкция и хаос сначала стали необратимыми, а затем – и лавинообразными. Из-за плохой работы энергетической машины хаос не канализировался, не накапливался и не использовался в виде полезной для цивилизации работы. Скопился такой заряд «черной энергии», который и рванул страшной «Хиросимой 1917 года».

Во-вторых, падение эффективности политических технологий в Российской империи и исчерпание роли культуры как сигнальной системы неизбежно вели к нарастанию межсистемного и внутрисистемного хаоса. «Северная Пальмира» зашаталась. На психоисторическую арену вышли разрушители – интеллигенция, разночинцы. Элемент принципиально внесистемный, яро враждебный порядку «русской власти», социогенетический чуждый народу – и отрицаемый им.

В-третьих, динамика Русской цивилизации расслоилась на полностью разобщенные процессы. В одном наша страна шествовала от победы к победе. Казалось, еще немного – и она избавится от клейма «вечно отстающей», вырвавшись в лидеры глобальной гонки. А в другом – энергомашина Русской цивилизации работала уже не на износ, а просто за гранью техники безопасности. Как паровоз, давление в котле которого уже зашкалило за красную черту манометра. Беспредел власти по отношению к народу породил ответную волну. Две волны наложились друг на друга, вошли в резонанс. И потому после революции простой народ (почитайте-ка воспоминания современников) превратился, кажется, в стаю неимоверно жестоких, немилосердных, хамских животных.

Чтобы понять это, взглянем на кризис «Северной Пальмиры» с психоисторической точки зрения. «Генокод» национального проекта «Северная Пальмира» был принесен с Запада. Петр Алексеевич вознамерился создать новую нацию – хозяев и обслуги западного государства на просторах бывшего Московского царства. Народ на этой территории он стал превращать в «популяцию русских просторов», в ресурс, в рабочий скот и пушечное мясо для Петербургской империи. И Романовы сумели выполнить эту часть плана! Их «севернопальмирская» империя всегда стремилась на Запад, была привязана к нему политически, экономически и культурно. Даже житейски – и то привязана. Романовы зачастую действовали и воевали не в интересах русского народа, а во имя всей Западной цивилизации. Запад для «северных пальмирцев» казался раем, землей обетованной. Там хорошо жить, офигительно кутить, приятно отдыхать, шикарно тратить бабки.

И вдруг с начала 1860-х годов становится ясной страшная для элиты России мысль: их империя Западу не нужна. Более того, сколько-нибудь устроенная, динамичная и цивилизованная Россия для него просто опасна. Крымская война и переориентация английского импорта сырья на нероссийские источники, активное противодействие британцев русской экспансии на Ближнем и Дальнем Востоке, в Средней Азии и на Балканах – это лишь некоторые признаки отторжения романовской России Западом. Оказалось, что никто не ждет нас на западном «празднике жизни», что два с половиной века всех усилий петербургской элиты «вписаться в Европу» пошли псу под хвост.