Третий прыжок кенгуру (сборник)

Разругался я, расшумелся, словами обидными стал бросаться, чего раньше со мной не бывало. Распалился до того, что потребовал рукопись.

Это в журнале, где меня печатали из года в год, который я считал своим. Только во сне такое и можно позволить.

Вернули рукопись будто бы с сожалением. Я и сожаление посчитал деланным. Взял, почти вырвал из рук хорошего человека. А был с ним в добрых отношениях.

Вырвал и отнес в другую редакцию, сознавая, что и там будет вылеживаться рукопись месяцы, а то и год. Но я уже закусил удила, и меня несло и несло…

В кругу домашнем

Ринулся я с бурей в душе на дачу. Там оказалась Марина и еще кто-то. Ни кем не то что разговаривать, видеться не захотелось. Опрометью махнул на верхотуру, сел за письменный стол и задумался.

Что же происходит? В лепешку разбиваюсь, добываю, можно сказать, чистейшее золото правды, а ничто не идет. Натыкаюсь на глухую стену, что в газете, что в журнале. Ничего пробить не удается и не удается. Почему?

Сижу, любуюсь правдолюбивой «Колибри». Она вроде бы улыбается блеском металлического одеяния, бликующей клавиатурой, как бы спрашивает: что, писатель, выдюжишь, не отступишься?

Как ответить? Выдюжить-то выдюжил бы, но и о хлебе насущном думать приходится. Второй год работаю, работаю, ни гроша не прибавилось. Есть-пить надо. Марина чаще напоминает, что деньги кончаются.

«Правда-то, выходит, накладна? – ехидно как бы спрашивает, оскалясь коричневым блеском клавиш, «Колибри». И подзадоривает: – Не устоишь, сдрейфишь?»

«Да нет, – мысленно отвечаю, – попытаюсь продержаться. Помню клятву и заверение: «за правду головы не жалко». До того еще не дошло, да и не похоже, чтобы могло дойти. Держаться можно».

Мысленный диалог с «Колибри» прервала Марина. Я и не слышал, как она поднялась, легко ступая в мягких тапочках по лестнице.

– Ты мне не нравишься, милок. Ни дела, ни навара. Не заболел ли?

– Вроде нет.

– Не влюбился ли?

– Скорее разлюбился.

– И такое бывает?

– Как видно, случается.

– Никто и ничто не мило?

– Похоже.

Жизнь мужа и жены идет как бы на параллельных прямых, не пересекаясь. Иногда прямые сближаются, а пересекаются очень и очень редко.

Сейчас я почувствовал, наступил момент наибольшего сближения. Жена есть жена, ближе человека нет. Выплакался Марине. Рассказал все, что на душе – и про внутренний жар, с каким работал над «Богатыми и бедными», и про то, что все кончилось ничем. А теперь и делать не знаю что.

Марина, родная душа, расспросила. Заинтересованно расспросила, терпеливо выслушала и участливо внушила:

– Брось, брось думать и про газету и про журнал. Статьи, очерки для тебя пройденный этап. Коли копнул глубоко, тронул истинную правду, – садись за роман. Большой, серьезный, многоплановый. Такого романа давно не было. С двадцатых годов. Нет, пожалуй, с тридцатых, со времени «Клима Самгина» и «Тихого Дона».

– Были попытки создания многоплановых романов.

– А выходили пухлые книги. Настоящего многопланового романа не было. Правда не в чести оказалось. А без нее – все имитация. Более ловкая, умелая или менее искусная. Только и всего.

Я с удивлением смотрел на жену: откуда что берется? До сих пор казалось, Марина занята своими бабскими делами, хозяйством, благополучное существование ей обеспечено, живет в свое удовольствие, читает порядочно, за периодикой следит, новости перетолковывает иногда со мной, чаще с подругами и знакомыми.

А выходит, не ограничена домашним кругом. Что же в том особенного? Филологическое образование получила. Да не в областном центре, как я, а в столичном университете. Работала редактором в издательстве, не на последнем счету была. Не раз доводилось слышать меткие осуждения. Выходит, не ценил должным образом благоверную. Да что говорить, и близкого человека не сразу распознаешь. Известно, лицом к лицу…

– Твое дело – роман, – категорически настаивала Марина.

– Легко сказать, роман! С духом надо собраться, да и материала маловато.

– Соберешь.

– Пояс придется затянуть. Такая работа времени требует.

– И затянем, – самоотверженно пообещала Марина. – Работать пойду. В издательство вернусь.

Сажусь за роман

Каркас будущей книги разом обозначился. «Богатые и бедные» – это в первую очередь удачливый Федор Петрович Казанков, связанный с разными деятелями «по горизонтали и по вертикали». Председатель должен стать одним из центральных персонажей. Понятно, не под своим именем. И его обедневших соседей выведу. В поле зрения читателя попадет не одно село, а и город. Тут-то и придется добирать материалу.

Пути-дороги привели в следственные органы. Надо было, не называя Казанкова, выяснить, как компетентные люди смотрят на вольное обращение хозяйственников с законами. И выявилось столько любопытного, о чем я лишь догадывался.

Командно-административная система руководства экономикой вынуждала руководителей конфликтовать с законом.

А тут еще кооперативы, активная коммерческая деятельность. Закон не поспевает за жизнью.