— Ой, Верка, гляди-ка: а плакалась, будто сисек нет… — удивлялась Нюся. — Неправда твоя, есть женщины в русских селеньях! Ничего так, симпатичненько.
— Да я от этой физкультуры чокнусь скоро! А на гантели уже смотреть не могу, — в голосе Веры слышались слезы. — И подтягиваюсь постоянно, и отжимаюсь от пола как дура припадочная. И только первый размер…
— Кушай кашу чаще, малыш, вырастут больше, — Анюта прыснула, а потом хохотнула покровительственно.
Вера веселье не приняла:
— Ага, хорошо тебе говорить, у самой вон какие дыни. Причем выросли сами по себе…
— И ничего не дыни! — возразила Анюта. — Аккуратный бюст, обычный третий размер. При моем росте это даже мало.
Тем временем Вера демонстрировала вселенскую тоску:
— А сколько я этого силоса уже поела… Корову можно вырастить. И сколечко еще предстоит слопать ради второго размера? Жуть берет.
— А чего это ты, мать, намедни за крыжовник беспокоилась? — понизив голос до шепота, вопросила Анюта. — Беременная, что ль?
— Ха! Если бы, — за сарказмом Вера пыталась скрыть досаду. — До этого дело еще не дошло.
— А до чего дошло?
Антон к разговору не прислушивался, он продолжал распекать меня за легкомысленные и поспешные решения в лечении вообще, и его спины в частности. Я не возражал — интересный разговор за стенкой заставлял меня напрягать слух и внимание.
— А до чего дошло? — Анюта тоже была заинтригована.
— Ну, прогулки под луной по огороду. Объятья, поцелуи, — Вера замялась. — Массаж тела, конечно, но это доктор прописал.
— Хм… Вы же, вроде вместе спите…
— Спать-то спим рядом, а детей делать некому, — фыркнула Вера.
— Чего так? — Анюта никак не могла понять причину такого совместного, но по сути раздельного сна.
— Целибат, — отрезала Вера.
— Антоша болеет? Беда… — растерянно протянула Нюся. — А по виду не скажешь.
— Да нет…
— А, понятно: болеешь ты, — поспешила брякнуть Анюта. — Месячные затянулись.
На это Вера обескуражено хмыкнула:
— Анька, ты что, ващще? Хватит блондиничать, включи мозг! Я же под боком ходячей больницы сплю.
— И что?
— А ничего. Все женские проблемы в прошлом, мать. Неделю назад похмурилась пару дней, и все. Как доктор тебе говорю: по сравнению с тем, что было — это легкое недомогание.
— Тогда в чем дело, Верусь? Что за целибат к вам привязался? Ничего не понимаю.
— Сейчас догонишь. Но сначала скажи, а как Дед там… — Вера запнулась, подбирая слово, — ну, в постели.
— Нормально все у Антона Михалыча в постели, — веско бросила Анюта. — Грех жаловаться. Короче, борозды не портит. Но важно не это.
— А что?
— Вернее, это важно… — голос Нюся потеплел, видимо, она улыбалась. — Но больше мне нравится его забота и внимание. Слова говорит приятные… И еще его интересует мое мнение.
— Да? — поразилась Вера. — Ни фига себе ландшафт…
— Он доверяет мне, и прислушивается, это тоже важно. — Внезапно Нюся сменила тему — А у Антоши, значит, гормоны не играют, и сердце не требует драки?
— Все у него на месте, я не раз проверяла. А целибат — это обет безбрачия, — хмыкнув, Вера снизошла до разъяснений. — Клятва такая у монахов.
— Батюшки светы… — потрясенно прошептала Анюта. — Но комсомолец не может быть монахом!
— Тоша дал моей маме обещание, что пальцем не тронет, — терпеливо пояснила Вера. — Нет, так-то он трогает, но не более того.
— Ишь ты, выискался джентльмен гадский… — оторопела Анюта. — Но если Антон такой робкий, может надо быть более настойчивой? Смелость города берет. И вообще, капля камень точит.
Вера с ней согласилась:
— Да, кто в дверь не стучится, тому не открывают. Ничего, время еще есть. Надо работать над собой, и победа придет, тут ты в точку. Наше дело правое, мать. И не стой ты столбом, я уже оделась!
Глава тридцать вторая, в которой выясняется, что любой кризис — это новые возможности
Под яблоней в саду, почти как у себя дома, мы всей компанией пили чай. Честно говоря, мне всегда нравилось ходить в дом к людям, которые умеют заваривать этот напиток. Здесь это делали хорошо, с душой и правильными травками. Аромат цветков липы, дикой розы, ромашки, жасмина и малины создавали чудесный букет вкуса.
Бабушка Мухия улыбалась, двигалась легко и, кажется, сама балдела от собственной легкости:
— Сердце отпустило, поясницу тянет совсем чуть-чуть. И последний камушек вчера вышел. Хорошо-то как…
Отхлебнув ароматного взвара из блюдца, я огляделся вслед за знахаркой. Правильно говорит старушка — все хорошо, что хорошо кончается. Смерти она не боится и, похоже, сегодня смерть испугалась ее. А что? Пусть отдохнет.