Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

У Луизы Зольмиц налеты оставили впечатление, которое невозможно передать словами. Оказавшись на улицах города в начале августа 1943 г., она увидела перед собой «только каменные обломки, одни обломки». Оцепенев от ужаса, она смотрела на остывавшие развалины сметенных огнем пожаров зданий:

Угольный склад на углу Ребиенхаус выгорел полностью, дотла. Это была нереальная картина. Помещения в верхней части склада были разрушены и, не успев остыть, еще отсвечивали красным и розовато-красным цветом. Сама не знаю зачем, я спустилась по лестнице в подвал. Надо мной угрожающе возвышалось огромное полуразрушенное здание. Ниже виднелся адский очаг, где еще трепетали языки ненасытного пламени. Угольные бункеры продолжали тлеть, даже когда верхние помещения уже остыли, превратившись в черные мертвые развалины. Прежде чем потухнуть, языки пламени трепетали голубоватым. Днем было заметно, как над складом подрагивает марево раскаленного воздуха[929].

Несколькими днями ранее, 28 июля 1943 г., солдат и бывший нацистский штурмовик Герхард М., приехавший в Гамбург на велосипеде, обнаружил город совершенно опустевшим. В недоумении он спрашивал себя: «Где люди?» В районе Хаммербрук-штрассе, где жили в основном рабочие, его встретила тишина:

Мертвая тишина. Вокруг никого не было, никто не искал свои вещи, никто не спасал людей, придавленных обломками. По улице было невозможно проехать. С велосипедом на плече я пробирался через развалины. Дома были разрушены до основания. Всюду, куда я мог бросить взгляд, лежали руины, одни мертвые руины. Здесь не спасся никто. Сюда падали и зажигательные, и фугасные бомбы, и бомбы замедленного действия. На улицах валялись трупы. Но сколько людей так и осталось лежать под завалами?[930]

Он спрашивал себя: когда все это восстановят, когда в город вернутся люди? Как бывший коричневорубашечник, он знал только один ответ: «Когда мы выиграем эту войну. Когда сможем без помех заняться мирным трудом. Когда народы других стран прекратят нам завидовать»[931]. Утешало одно: Гамбург уже поднимался из руин за сто лет до этого, после Большого пожара 1842 г. Возможно, забывая о том, что разрушения и смерть были вызваны бомбежками английских городов, он представлял, как однажды эту печальную судьбу разделят «беспечные» жители Лондона, продолжавшие радоваться жизни и не ведавшие «истинной силы Германии»: «придет день, когда надменный Лондон ощутит на себе все невзгоды войны, их постигнет истинно ужасная участь — куда более ужасная, чем та, что постигла Гамбург»[932]. Впрочем, такая реакция вовсе не была типичной. В бомбоубежищах попытки возбудить ненависть к британцам часто встречали отпор. О таком случае позднее рассказала Луиза Зольмиц; «Смотритель бомбоубежища Золднер сказал, что лондонцам приходилось сидеть в убежищах по 120 часов. «Надеюсь, они там и останутся — потому, что заслуживают этого! — заявил он. Ему возразил женский голос: “Они делают то, чего хочет их правительство. Что им еще остается?”»[933]