Полиция и суды, энергично взявшись за дело, выносят суровые приговоры всем, кто эгоистично воспользовался горем наших товарищей и занялся мародерством. Всякий, кто мародерствует и тем совершает преступление против нации, будет вырван с корнем![965]
Самый малый, незначительный эпизод мародерства мог повлечь за собой тюремное заключение сроком на 1—2 года. Повторное же или совершенное в более крупных размерах воровство наказывалось куда строже — смертной казнью (в особенности если обвиняемый служил в подразделении, занимавшемся сбором вещей).
Так, 4 марта 1943 г. особый суд Бремена приговорил к 15 годам тюрьмы человека, обвиненного в 15 случаях воровства одежды, провизии, радиоприемников и других вещей из разбомбленных домов и продажи всего этого скупщику краденого. Суд отметил, что обвиняемый уже совершал преступления, и признал его опасным рецидивистом. Тем не менее прокурор счел приговор излишне мягким и призвал суд ужесточить наказание вплоть до смертной казни через обезглавливание. За день до оглашения приговора обвиняемый покончил с собой[966]
. В другом подобном деле, рассматривавшемся 23 января 1945 г. чернорабочий, ранее совершивший два преступления, был осужден за ограбление тел погибших при бомбежке в июле 1944 г. Его улов состоял из наручных часов, трубки, жестянки табака, кисточки для бритья, связки ключей, маникюрных ножниц, пары зажигалок и портсигара. Приговоренного казнили 15 марта 1945 г.[967]. Подобные дела рассматривались судом все чаше и чаше. В 1941 г. 22 из 52 смертных приговоров, вынесенных особыми судами в Дортмунде, Эссене и Билефельде, были вынесены за преступления против собственности. В 1943 г. за такие преступления было вынесено четверть всех смертных приговоров в Германии, причем в абсолютном большинстве случаев — за мародерство после бомбежки[968]. Впрочем, эта борьба не могла увенчаться победой. Разрушение немецких городов постепенно сказываться на германском обществе. С 1943 г. Германия начала превращаться из «народного общества» в общество руин. В 1945 г. это закончилось почти абсолютным разложением.Успешные бомбардировочные операции союзников, проведенные весной и летом 1943 г., были серьезным обвинением противовоздушным силам Геринга. Это не только затрагивало его позиции в нацистском руководстве, но и мало-помалу подрывало его репутацию среди широких слоев населения. Очень скоро о Геринге начали рассказывать самые разные анекдоты. Поскольку однажды Геринг хвастливо заявил, что возьмет фамилию Майер, если на «Фатерланд» упадет хоть одна вражеская бомба, то его стали привычно называть «герр Майер». Но, как впоследствии отмечал Шпеер, рейхсмаршал лишь прятал голову в песок. Когда инспектор истребительной авиации генерал Адольф Галланд доложил тревожную информацию о том, что американские истребители, оборудованные дополнительными топливными баками, могли сопровождать бомбардировщики врага до самого Ахена, Геринг отмахнулся от доклада. Он сам был старым пилотом истребителя и хорошо знал, что такое невозможно. Вероятно, самолеты просто сбились с курса. Но Галланд стоял на своем, утверждая, что несколько истребителей были сбиты и идентифицированы на земле. Геринг вышел из себя и закричал: «Я вам официально приказываю: их там не было!» Галланд, с длинной сигарой в зубах, не скрывал иронии. «Приказ есть приказ, рейхсмаршал», — ответил Галланд, по выражению Шпеера, «с незабываемой улыбкой». Бомбежки оказались настолько серьезным испытанием, что ввергли в состояние глубочайшей депрессии даже начальника штаба люфтваффе Ганса Ешоннека. 18 августа 1943 г. он покончил с собой, оставив записку, в которой писал, что не хочет, чтобы Геринг присутствовал на его похоронах. Понятно, что рейхсмаршал не мог выполнить этого требования и возложил на могилу венок от имени Гитлера. Но это самоубийство, случившееся через два года после самоубийства Эрнста Удета, было новым свидетельством того, до какого отчаяния доводило подчиненных Геринга беспредельное самодурство их шефа[969]
.