Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Как бы то ни было, генерал Фромм предложил отпустить из армии несколько сотен специалистов, а я призвал ученых информировать меня о том, сколько им необходимо денег и материалов для дальнейших ядерных исследований. Несколько дней спустя мне представили заявку на несколько сотен тысяч марок, небольшое количество стали, никеля и других стратегических металлов, строительство бункера и бараков, а также попросили придать их экспериментам статус «высшей приоритетности». К тому времени планы создания первого немецкого циклотрона уже были одобрены. Неприятно удивленный скромностью требований в таком важном деле, я предложил один или два миллиона марок и соответственно большее количество материалов. Однако в тот момент ученые, очевидно, не смогли бы освоить предложенные ресурсы[128]. Так или иначе, у меня создалось впечатление, что атомная бомба вряд ли успеет оказать влияние на ход войны.

Осведомленный о склонности Гитлера форсировать фантастические проекты и возлагать на них необоснованные надежжды, я 23 июня 1942 года очень коротко доложил ему о совещании по ядерной проблеме и нашем решении[129]. Более детальный и оптимистичный отчет представил фюреру его фотограф Генрих Хоффман, друживший с министром связи Онезорге. Вероятно, и Геббельс кое-что ему рассказал. Онезорге интересовался ядерными исследованиями и поддерживал – как и СС – независимый отдел по ядерным исследованиям под руководством молодого физика Манфреда фон Арденне. Знаменательно, что Гитлер предпочел получить информацию не от лиц, непосредственно ответственных за исследования, а от ненадежных и некомпетентных информаторов. Это еще одно доказательство его склонности к дилетантизму и непонимания значения фундаментальных научных исследований.

Гитлер иногда заговаривал со мной о возможности создания атомной бомбы, но эта проблема явно выходила за рамки его интеллектуальных возможностей; он был не в состоянии понять революционное значение ядерной физики. Из двухсот двадцати запротоколированных вопросов, обсуждавшихся на моих совещаниях с Гитлером, проблема расщепления атомного ядра всплывает лишь однажды и упоминается вскользь, а мой отчет о конференции с физиками лишь утвердил его во мнении, что большой выгоды от ядерных исследований ждать не стоит. По сути, профессор Гейзенберг так и не дал уверенного ответа на мой вопрос, можно ли осуществить контролируемую цепную ядерную реакцию. А Гитлера не приводила в восторг мысль о том, что покоренная им земля может превратиться в пылающую звезду. Иногда, правда, он шутил, что ученые – люди не от мира сего, в своем стремлении раскрыть все тайны природы когда-нибудь подожгут земной шар, но поскольку это случится не скоро, то он точно до этого не доживет.

Я уверен, однако, что Гитлер, не колеблясь ни секунды, сбросил бы атомные бомбы на Англию. Помню его реакцию на заключительные кадры киноролика об авиабомбардировке Варшавы осенью 1939 года. На просмотре в его берлинских апартаментах присутствовали Геббельс и я. Гитлер зачарованно смотрел, как на экране тучи дыма затягивали небо, бомбардировщики пикировали на цели, рвались бомбы, взмывали вверх гигантские языки пламени. Эффект усиливался замедленной съемкой. Фильм заканчивался ловко смонтированными кадрами: немецкий самолет пикирует на очертания Британских островов: взрыв, столб пламени, и Британия разлетается на мелкие кусочки. «Вот что их ждет! – с энтузиазмом воскликнул Гитлер. – Вот так мы их уничтожим!»

После того как ядерщики подтвердили, что на создание атомной бомбы уйдет не меньше трех-четырех лет, мы, по их же предложению, осенью 1942 года прикрыли этот проект – война наверняка закончилась бы гораздо раньше. Взамен я санкционировал разработку уранового двигателя для подводных лодок, в котором был заинтересован военный флот.

Во время визита на заводы Круппа я попросил показать мне готовые части нашего первого циклотрона и спросил главного инженера, можно ли создать установку гораздо больших размеров. Он буквально повторил слова профессора Гейзенберга: «Нам не хватает технического опыта». Летом 1944 года в Гейдельберге мне продемонстрировали наш первый циклотрон, расщепляющий атомное ядро, и профессор Вальтер Боте пояснил, что этот циклотрон можно использовать в медицинских и биологических исследованиях. Мне пришлось удовольствоваться его ответом.

Летом 1943 года прекратился импорт вольфрама из Португалии, что создало критическую ситуацию в производстве снарядов с твердой сердцевиной, и я распорядился использовать для этого типа снарядов уран[130]. Мой приказ передать на эти нужды наши запасы урановой руды (около тысячи двухсот тонн) свидетельствует, что мы больше не думали о создании атомных бомб.