Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Я был так сильно потрясен случившимся, что сразу же налил себе стакан вермута, припасенного в чайном домике как раз для таких случаев. Галланд, обычно спокойный и сдержанный, впервые за все время нашего знакомства явно растерялся. Он никак не мог поверить, что истребительную авиацию расформируют да еще обоснуют это трусостью летчиков. Мне же не раз приходилось бывать свидетелем истерик Гитлера, и я знал, что осмотрительными действиями его можно подвести к пересмотру принятых решений. А пока я успокоил Галланда: промышленные мощности, приспособленные к выпуску истребителей, невозможно перевести на производство орудийных стволов, и проблема наша не столько в недостатке зенитных орудий, сколько в снарядах и взрывчатке для них.

Заур, предчувствовавший, что ему выставят невыполнимые требования, на следующий же день аккуратно объяснил Гитлеру, что увеличение выпуска зенитных орудий зависит от поставок особых станков для сверления длинных орудийных стволов.

Вскоре я снова приехал в Ставку – на этот раз в компании Заура, – чтобы обсудить детали приказа, который, к нашему великому сожалению, Гитлер отдал не только устно, но и письменно. После долгих споров Гитлер все же наполовину урезал свои первоначальные требования о пятикратном увеличении выпуска зениток, но срок исполнения ограничил декабрем 1945 года, а производство снарядов к зениткам приказал удвоить. Нам удалось утвердить более двадцати восьми пунктов программы, почти не вызвав его новых приступов гнева, но когда я еще раз упомянул о важности истребителей для внутреннего фронта, он, резко оборвав меня, подтвердил приказ об увеличении выпуска зенитных орудий за счет истребителей и объявил совещание закрытым.

Это был первый приказ Гитлера, который и я, и Заур проигнорировали. На следующий день я, полагаясь лишь на интуицию и собственное понимание ситуации, заявил руководителям военной промышленности: «Любой ценой мы должны довести производство истребителей до возможного максимума». Три дня спустя я собрал совещание представителей авиапромышленности и в присутствии Галланда разъяснил им важность поставленной перед ними задачи: «Только увеличив выпуск истребителей, мы сможем избежать величайшей опасности: уничтожения всей нашей военной промышленности»[290].

Правда, Гитлер постепенно успокоился и совершенно неожиданно, не предупредив меня, одобрил мое предложение о придании программе выпуска истребителей приоритетного статуса.

В то же время мы были вынуждены сократить производство других видов вооружения и практически отказаться от новых разработок. Гитлер все более многозначительно намекал на новое «чудо-оружие», оставляя генералам и политическим лидерам надежды на коренной перелом в войне. Когда я бывал в действующих войсках, меня часто спрашивали с загадочными улыбками, когда же появится секретное оружие. Мне не нравились эти заблуждения, ибо рано или поздно всех ждало разочарование. В середине сентября я написал Гитлеру: «В войсках широко распространена вера в новое оружие, способное изменить ход войны. Солдаты ожидают его применения в ближайшие дни или недели. Эту надежду разделяют и многие высокопоставленные офицеры. Я сомневаюсь, правильно ли в такой тяжелой ситуации разжигать надежды, которые не могут быть оправданы в столь короткий срок и непременно вызовут разочарование, способное подорвать боевой дух армии. Поскольку и гражданское население ждет со дня на день чудо-оружие, размышляя, сознаем ли мы, что решающий час уже пробил и промедление ничем не оправдано, встает вопрос, полезна ли эта пропаганда»[291].

В частном разговоре Гитлер признал мою правоту. Тем не менее я вскоре узнал, что он продолжает обольщаться сам и обольщать других надеждами на скорое появление «чудо-оружия». 2 ноября 1944 года я написал Геббельсу: «На мой взгляд, неразумно внушать народу надежды, которые мы вряд ли сможем оправдать… Поэтому я прошу вас принять меры к тому, чтобы в ежедневных газетах и технических журналах не появлялись намеки на грядущие успехи нашей военной промышленности».

Геббельс действительно положил конец всем ссылкам на новое оружие, но, как ни странно, слухов стало еще больше. Только на Нюрнбергском процессе я узнал от Ханса Фриче, одного из ближайших сотрудников министра пропаганды, о том, что Геббельс организовал специальный отдел для распространения слухов. Тогда только я понял, почему эти слухи зачастую были так невероятно близки к истине. Нередко вечерами, после совещаний по вооружению, мы беседовали о новых технических разработках; иногда даже обсуждали возможность создания атомной бомбы. Один из главных помощников Геббельса часто присутствовал – в качестве репортера – на наших совещаниях, а затем оставался и на неформальные обсуждения.