Третий рейх: символы злодейства. История нацизма в Германии. 1933-1945

Из утверждения Гегеля: «Очень важно по-настоящему понять диалектику, каковая есть принцип всякого движения, всякой жизни и всякой деятельности в этом мире», а не из идеи о тезисе, антитезисе и синтезе возник марксизм. Это показано в следующем отрывке из «Доктора Фаустуса» Томаса Манна:

«Адриан. Свобода всегда вырождается в свою диалектическую противоположность. Очень скоро она обнаруживает, что находится в цепях, она сознает, что вынуждена подчиняться закону, правилам, принуждению, системе, – она понимает и принимает все это, то есть не прекращает быть свободой.

Цейтблом. Ей так кажется. Но в действительности она перестает быть свободой, точно так же, как не является носительницей свободы диктатура, рожденная революцией».

Бертольт Брехт, которого ошибочно считают ортодоксальным марксистом, вкладывает в уста беженца из Германии физика Циффела следующие слова, высмеивающие абракадабру Гегеля: «Когда говорят о юморе, я всегда вспоминаю Гегеля, который был самым большим юмористом среди философов. К несчастью, он родился в Пруссии и с потрохами продался государству. Юмор его заключался в том, что он не мог помыслить о порядке без беспорядка. Он даже считал, что они существуют одновременно и в одном и том же месте. Этот юмор он остроумно назвал диалектикой. Величайшие революционеры называли себя учениками величайшего поборника государственности. Лучшая школа диалектики – это эмиграция. Самыми лучшими диалектиками являются беженцы. Они и существуют-то благодаря переменам и не учатся ничему, кроме перемен».

Прославление Пруссии достигает своего апогея у Генриха фон Трейчке, который завоевал умы большинства немецких интеллектуалов своим узколобым национализмом. Немецкий либерализм никогда не был силен и никогда не достигал такой значимости, как либерализм западный, создававший все новые и новые гарантии свободы индивида, защищая его от произвола и власти государства. Самым выдающимся изменником духу либерализма в XIX веке был Трейчке. Он определял государство так: «Государство – это, во-первых, власть, во-вторых, власть и, в-третьих, власть». «Индивид должен быть членом своего государства и, следовательно, иметь мужество брать на себя также и его ошибки. Не может быть и речи о праве подданного на сопротивление власти, которую он считает аморальной». Один из немногих демократически настроенных генералов барон фон Шёнайх, автор «Моего пути в Дамаск», в 1926 году назвал Трейчке «национальным несчастьем, главным извратителем германского духа», так как благодаря его учению немцы поверили в догму о том, что сила идет впереди права.

После второго поражения Германии Эдуард Геммерле, совестливый и порядочный католик, сказал, что причина немецкой катастрофы кроется в интеллектуальных течениях, возникших не при Гитлере, а в далеком прошлом. Гитлер был бы невозможен, если бы его ядовитые семена не упали в подготовленную и удобренную германскую почву. Она была подготовлена всеми теми политическими силами, которые обожествляли государство и мешали немцам созреть до способности независимо мыслить. Новый Германский рейх унаследовал государственное устройство прусских королей и восточно-эльбской аристократии. Символом этой государственности можно считать каску прусского полицейского. За двести лет в Пруссии сложилась идеология милитаризма, состоящая из немецкого феодализма, верности воинским начальникам, железной дисциплины и почитания «королевской военной формы». Нигде в мире так не прославляли милитаризм и воинскую доблесть, как в Германии. Этим можно объяснить, почему большая часть немецкой нации добровольно подчинилась Гитлеру и его режиму.

Гегелевский культ государства нашел множество последователей в Германии, где шумно приветствовали книгу Карлейля «О героях, почитании героев и героическом в истории», а также его героизированную «Жизнь Фридриха II Прусского». В гитлеровском рейхе Карлейля восхваляли как нордического провидца, в то время как в Великобритании писатель Э.М. Форстер рассмотрел в его презрении к демократии близкое родство с доктриной национал-социализма. В годы подъема нацизма немецкий профессор Фридрих Гундольф хвалил Гегеля за защиту великих людей от посягательств моралистов и поклонников гуманизма. Таким же было отношение Гундольфа к Александру, Цезарю и Наполеону. «Великий человек, – говорил Гундольф, – это наивысшая форма, в которой мы познаем Божественное». Эти три человека, «космические герои», «нераздельная тро ица», являются на помощь всякий раз, когда мир стоит на краю гибели. Не видим ли мы здесь намека на Гитлера? В то время, продолжает Гундольф, как старый мир видит в них разрушителей, новый мир узнает в них свершителей. То, что когда-то считалось преступлением, становится святым делом.