Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933

Чистки и высылки наподобие тех, что происходили в музыкальной жизни Германии в первые недели после захвата нацистами власти, не происходили в молчании. 1 апреля 1933 г. группа музыкантов из США отправила личную телеграмму Гитлеру с выражением протеста. Нацистский режим ответил в характерном для себя стиле. На государственном радио Германии немедленно была запрещена трансляция композиций, концертов и записей подписавшихся под обращением, среди которых были дирижеры Сергей Кусевицкий, Фриц Райнер и Артуро Тосканини[925]. Самым выдающимся критиком чисток в самой Германии был Вильгельм Фуртвенглер. Во многих отношениях Фуртвенглер был консерватором. Например, он считал, что евреи не должны были занимать ответственные должности в культурной сфере, что большинство еврейских музыкантов не обладали подлинным пониманием немецкой музыки и что еврейских журналистов следовало уволить с работы. Как он однажды написал, ни один ненемец ни разу не написал настоящей симфонии. Он не доверял демократии и «еврейско-большевистскому успеху» при Веймарской республике[926]. Поэтому он не имел принципиальных возражений против прихода нацистов к власти, и это его нисколько не пугало. Его международная слава была огромна. Он работал дирижером в Венской филармонии в 1920-х гг. и два раза успешно выступал с гастролями в качестве приглашенного дирижера в Нью-Йоркской филармонии. Его личное обаяние было необычайно велико, известно, что он стал отцом не меньше чем тринадцати внебрачных детей в продолжение своей карьеры. Высокомерный и самоуверенный, он тем не менее был консерватором, а его оценка нацистов оказалась печально неадекватной[927].

В отличие от других оркестров Берлинская филармония Фуртвенглера не была государственной корпорацией и поэтому не попадала под действие закона от 7 апреля, в котором объявлялось об увольнении всех евреев с государственных должностей. 11 апреля 1933 г. Фуртвенглер опубликовал в либеральной ежедневной газете открытое письмо Геббельсу, в котором заявлял о том, что не готов разорвать контракты с еврейскими музыкантами в своем оркестре. Выражения, в которых это было указано, указывали не только на его уверенность в себе и смелость, но и на сходство его взглядов с позицией нацистов, политику которых он теперь критиковал:

Если борьба против еврейства в основном направлена против музыкантов, не имеющих корней, стремящихся произвести впечатление за счет кича, пустой виртуозности и подобных вещей, то это правильно. Борьба против них и представленного в них духовного начала, которое случайным образом имеет своих представителей и среди немцев, должна идти со всей решительностью и последовательностью. Однако если эта борьба направлена против истинных артистов, то это не в интересах культурной жизни… Поэтому необходимо четко сказать, что такие люди, как Вальтер, Клемперер, Райнхардт и другие, должны иметь возможность сделать свой вклад в культурное наследие Германии на будущее.

Увольнение такого числа хороших еврейских музыкантов, заявил он Геббельсу, было несовместимо с «восстановлением нашего национального достоинства, которое сегодня все приветствуют с такой радостью и благодарностью»[928]. С олимпийским презрением Фуртвенглер продолжал игнорировать шумную кампанию в нацистской прессе, посвященную увольнению еврейских музыкантов из Берлинской филармонии, включая солиста Шимона Гольдберга и Йозефа Шустера, главного виолончелиста[929].

Геббельс был слишком тонким политиком, чтобы ответить на публичный протест Фуртвенглера открытым гневом. Его многословный открытый ответ великому дирижеру начинался с поддержки правильной позиции Фуртвенглера по отношению к «восстановлению национального достоинства» правительством Гитлера. Однако он предупреждал его, что немецкая музыка должна стать частью этого процесса и что принцип «искусства ради искусства» больше не был актуален. Конечно, Геббельс признавал, что живопись и музыка должны быть высочайшего уровня, но они также должны были «помнить о своей социальной ответственности, быть совершенными, близкими к народу и полными духа борьбы». Искажая заявление Фуртвенглера в своих целях, Геббельс соглашался, что в музыке больше не должно быть «экспериментов» (об этом дирижер не говорил ни слова), а потом продолжал: