Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933

Более того, антисемитские предрассудки были достаточно сильны в высшем свете, в судах, на гражданской службе, в армии и университетах, чтобы постоянно напоминать евреям о том, что они были совсем не равноправными членами немецкой нации[108]. Антисемитам удалось внести «еврейский вопрос» в политическую программу, так что участие евреев в ключевых общественных организациях стало постоянным предметом для обсуждения и споров. Тем не менее все это происходило на достаточно низком уровне, даже по стандартам того времени. Один историк однажды размышлял на тему, что бы случилось, если бы путешественник во времени из 1945 года перенесся в Европу, какой она была накануне Первой мировой войны, и рассказал бы интеллигентному и эрудированному современнику, что через тридцать лет европейская нация предпримет попытку систематического истребления всех евреев Европы и в результате уничтожит около шести миллионов людей. Если бы такой путешественник попросил современника угадать, что это была за нация, не исключено, что тот указал бы на Францию, где недавнее дело Дрейфуса вызвало взрыв озлобленного народного антисемитизма. Или это могла быть Россия, где царистские «черные сотни» устраивали многочисленные еврейские погромы в преддверии неудавшейся революции 1905 г.[109] Ему бы вряд ли пришло в голову, что страной, устроившей такую кампанию уничтожения, стала Германия с ее глубоко ассимилированным еврейским сообществом и относительным отсутствием открытого или насильственного политического антисемитизма. Политики антисемитского толка все еще находились на периферии. Однако некоторые пропагандистские заявления антисемитов стали объектом внимания ведущих политических движений — например, идея о том, что нечто под названием «еврейский дух» являлось «подрывным фактором» или что евреи имели предположительно «чрезмерное» влияние в таких областях общественной жизни, как журналистика и юриспруденция. Более того, антисемитские партии продемонстрировали новый демагогический стиль поведения, который освобождал от привычных ограничений политического этикета. Этот стиль не был общепринятым, но, опять же, на парламентских слушаниях и встречах с избирателями стало возможным разжигать ненависть и опираться на предрассудки, что в середине XIX века сочли бы недопустимым в публичных выступлениях[110].

Наряду с укоренением антисемитизма в политической жизни 1880-х и 1890-х на задворках политической и интеллектуальной жизни наблюдалось соединение многих компонентов будущего национал-социализма. Ключевая роль в этом процессе принадлежала антисемитским писателям, таким как популярный романист Юлиус Лангбен, в книге которого «Рембрандт как воспитатель», опубликованной в 1890 г., провозглашалось, что голландский художник Рембрандт представлял классический северогерманский тип и что германское искусство должно вернуться к своим расовым корням — культурный императив, который впоследствии будет с большим энтузиазмом воспринят нацистами. Эти авторы в своих обличительных работах о евреях создали новый язык неистового насилия. Как говорил Лангбен в 1892 г., евреи были «для нас ядом, и относиться к ним нужно соответственно», «евреи — это лишь преходящая чума и холера». Книга Лангбена была переиздана сорок раз менее чем за год и продолжала оставаться бестселлером долгое время после этого. Оскорбительные выпады по адресу тех, кого автор называет «евреи и идиоты, евреи и подлецы, евреи и шлюхи, евреи и профессора, евреи и берлинцы», соединялись здесь с призывами к восстановлению иерархического общества, возглавляемого «тайным кайзером», который однажды выйдет из тени, чтобы возродить Германию в ее прежней славе[111].