Третий рейх

Довольно-таки резким тоном я велел ей подождать, затем, поискав, вынул купюру в тысячу песет и вложил ей в руку. Бедная девушка растерянно взглянула на меня, не зная, должна ли принять деньги и с чего это вдруг я так расщедрился. Это тебе на чай, сказал я. И тут произошло самое удивительное: сначала она прикусила нижнюю губу, словно нервничающая школьница, а потом чуть присела в реверансе, подсмотренном наверняка в одном из фильмов про трех мушкетеров. Я не знал, что делать и как истолковать этот ее жест; в конце концов я поблагодарил ее и сказал, что теперь она может идти, причем сказал это не по-испански, как говорил до сих пор, а по-немецки. Девушка тут же повиновалась. И ушла так же бесшумно, как появилась.

Остаток утра я занимался тем, что заносил в тетрадь, которую Конрад именовал оперативным журналом, первые строки своего варианта.

В двенадцать я присоединился к Ингеборг на пляже. Должен признать, я находился в возбужденном состоянии после нескольких часов, с пользой проведенных за доской, и потому, против обыкновения, начал подробнейшим образом рассказывать о своем начале, но этот рассказ был прерван Ингеборг, заметившей, что люди нас слушают.

Я возразил, что в этом нет ничего удивительного, поскольку на пляже чуть ли не вплотную друг к другу сидят и лежат тысячи людей.

И тут до меня дошло, что Ингеборг стыдится меня, слов, которые я произносил (пехотные корпуса, бронетанковые части, воздушные боевые факторы, морские боевые факторы, превентивное вторжение в Норвегию, возможность предпринять наступление на Советский Союз зимой тридцать девятого года и полностью разгромить Францию весной сорокового), и словно пропасть разверзлась у моих ног.

Обедали мы в гостинице. Покончив с десертом, Ингеборг предложила совершить морскую прогулку; в администрации гостиницы ей дали расписание движения небольших суденышек, курсирующих между нашим курортом и двумя соседними городками. Я отказался ехать, сославшись на неоконченную работу. Когда я сказал ей, что собираюсь вечером вчерне завершить два первых тура, она посмотрела на меня так же, как до этого на пляже.

С самым настоящим ужасом начинаю сознавать, что между нами возникает нечто непонятное.

В остальном довольно скучный день. В гостинице уже почти не встретишь бледнолицых постояльцев. Все, даже те, кто приехал всего пару дней назад, демонстрируют безукоризненный бронзовый загар, результат многочасового лежания на пляже и воздействия специальных кремов, кои наша промышленность выпускает в избытке. Фактически единственный постоялец, сохраняющий свой натуральный цвет кожи, — это я. И еще я больше, чем кто бы то ни было, времени провожу в гостинице. Я и одна старушка, которая почти не выползает с террасы. Похоже, это обстоятельство возбудило любопытство местного персонала, который начинает на меня посматривать с большим интересом, хотя и с почтительного расстояния, и с неким чувством, которое я, с риском впасть в преувеличение, назвал бы страхом. Думаю, инцидент со столом молниеносно стал достоянием всей гостиницы. Разница между старушкой и мною состоит в том, что она тихо сидит себе на террасе, разглядывая облака и пляж, а я то и дело покидаю номер, как лунатик, чтобы проведать на пляже Ингеборг или выпить пива за стойкой гостиничного бара.

Странно, но иногда у меня возникает убежденность в том, что старушка уже была тут, когда я приезжал в «Дель-Map» с родителями. Однако десять лет — это много, по крайней мере для такого случая, и мне не удается восстановить по памяти ее лицо. Вот если бы подойти к ней и спросить, не помнит ли она меня…

Маловероятно. В любом случае не знаю, был бы я способен заговорить с ней. Что-то в ней меня отталкивает. Тем не менее на первый взгляд это обычная старуха, каких много: скорее худая, чем толстая, вся в морщинах, одета в белое, в темных очках от солнца и соломенной шляпке. Сегодня, после того как Ингеборг ушла, я разглядывал старуху с балкона. На террасе она неизменно занимает одно и то же место, в углу, поближе к тротуару. И там, наполовину скрытая огромным бело-голубым зонтом и напоминающая большую куклу на шарнирах, часами наблюдает за немногочисленными машинами, циркулирующими по Приморскому бульвару, и, похоже, счастлива. Странная штука, но оказалось, что она необходима для моего собственного счастья: когда становилось невмоготу дышать спертым воздухом комнаты, я выходил на балкон, видел ее, и она служила для меня своего рода источником энергии. Настроение у меня сразу поднималось, я снова садился за стол и продолжал работу.