Третий рейх

Последовал советам Ингеборг. Сегодня пробыл на пляже необычно долго. В результате сжег себе плечи и после обеда был вынужден идти покупать крем, чтобы кожа не так горела. Разумеется, мы устроились рядом с велосипедами, и я за неимением других занятий завел разговор с Горелым. Так или иначе, но этот день приготовил нам несколько новостей. Главная из них состояла в том, что Чарли вчера самым скандальным образом напился в компании Волка и Ягненка. Ханна сообщила об этом Ингеборг и все причитала, что не знает, как ей быть: бросить его или нет. Желание вернуться одной в Германию ни на миг не оставляет ее; она скучает по своему сынишке; она устала, и ей все надоело. Единственное, что утешает Ханну, — это ее великолепный бронзовый загар. Ингеборг утверждает, что все зависит от того, любит ли она Чарли по-настоящему. Ханна не знает, что ответить. Вторая новость заключается в том, что управляющий «Коста-Брава» попросил их покинуть гостиницу. Похоже, что вчера вечером Чарли и испанцы попытались избить ночного портье. Ингеборг, не обращая внимания на мои тайные знаки, предложила им переселиться в «Дель-Map». К счастью, Ханна уверена, что управляющий передумает или, на худой конец, вернет им деньги, которые они уплатили вперед. Думаю, все ограничится несколькими объяснениями и извинениями. На вопрос Ингеборг, где находилась Ханна во время перепалки, та ответила, что спала в своем номере. Чарли появился на пляже только после полудня, волоча за собой свою доску. Вид у него был тот еще. Взглянув на него, Ханна прошептала на ухо Ингеборг:

— Он себя просто губит.

У Чарли совсем иная версия происшедшего. В остальном же ему совершенно наплевать на управляющего и его угрозы. Он бормочет с полузакрытыми глазами и сонным видом, словно только что встал с постели:

— Мы можем переехать к Волку. Дешевле и ближе к жизни. Так сможешь узнать настоящую Испанию. — И подмигивает мне.

Это лишь наполовину шутка, мать Волка действительно сдает летом комнаты с пансионом или без по умеренным ценам. В какое-то мгновение мне кажется, что Ханна вот-вот расплачется. Ингеборг приходит на помощь и успокаивает ее. Таким же шутливым тоном она спрашивает Чарли, уж не влюбились ли в него Волк и Ягненок. На самом деле вопрос задается всерьез. Чарли смеется и говорит, что нет. А Ханна, уже успокоившись, уверяет, что это ее Волк с Ягненком хотят заманить в постель.

— Прошлой ночью они то и дело меня трогали, — говорит она, и в ее голосе странным образом уживаются кокетство и оскорбленное женское достоинство.

— Потому что ты красивая, — спокойно объясняет Чарли. — Я тоже попытал бы счастья, если бы не был с тобой знаком. Думаешь, нет?

В разговоре внезапно возникают такие славные названия, как «Дискотека 33» в Оберхаузене и Телефонная компания. Ханна и Чарли сразу становятся сентиментальными и начинают вспоминать места, с которыми у них связаны романтические переживания. Спустя некоторое время, однако, Ханна настойчиво возвращается к прежнему:

— Ты себя губишь.

Чарли кладет конец препирательствам, беря доску и входя с ней в море.

Мой разговор с Горелым вертелся вначале вокруг таких тем, как не было ли у него случаев воровства велосипедов, трудна ли его работа, не надоедает ли проводить столько времени на пляже под столь немилосердным солнцем, остается ли у него время на то, чтобы пообедать, какие иностранцы, по его мнению, лучшие клиенты и так далее. Ответы, достаточно скупые, звучали так: велосипеды у него воровали дважды, точнее сказать, их просто бросали на другом конце пляжа; работа у него не тяжелая; временами она надоедает, но не слишком; питается он, как я и подозревал, бутербродами; что касается клиентов, чаще всего берущих напрокат его велосипеды, то он понятия не имеет, какой они национальности. Я удовлетворился его ответами, терпеливо переждав паузы, наступавшие перед каждым из них. Несомненно, мой собеседник был человеком, непривычным к диалогу и, насколько я мог судить по ускользающему взгляду, довольно недоверчивым. В нескольких шагах от нас распростертые блестящие тела Ингеборг и Ханны впитывали в себя солнечные лучи. И тут я неожиданно сказал, что предпочел бы вообще не выходить из гостиницы. Он взглянул на меня без особого интереса и продолжил разглядывать горизонт, где его велосипеды становились неотличимы от велосипедов других хозяев. Вдалеке я увидел виндсерфингиста, дважды терявшего равновесие. По цвету паруса я понял, что это не Чарли. Я сказал, что моя стихия — это горы, а не море. Мне нравится море, но гораздо больше я люблю горы. Горелый никак не отреагировал на мои слова.

Мы снова замолчали. Я чувствовал, как солнце сжигает мне плечи, но не двинулся с места и не сделал ничего, чтобы закрыться. В профиль Горелый выглядел другим. Не хочу сказать, что таким образом его уродство было менее заметно (как раз наоборот, ибо он был обращен ко мне своей наиболее обезображенной стороной), просто он казался другим. Более далеким. Передо мною был словно бюст из пемзы, обрамленный густыми темными волосами.