Третий рейх

Казалось, городок был заключен внутри гигантского хрустального шара, а все люди выглядели спящими (в трансцендентальном смысле слова!), хотя ходили по улицам или сидели на террасе. Часов в пять небо заволокло, а в шесть полил дождь. Улицы сразу опустели; я еще подумал, что, похоже, осень показывает свои коготки, так быстро все изменилось. Туристы разбегались в разные стороны в поисках укрытия; торговцы накрывали свои лотки брезентом; все больше окон закрывалось до будущего лета. Не знаю, чего больше вызывала во мне эта картина: жалости или презрения. Освободившись от всяческой внешней зависимости, только себя одного я мог ясно видеть и чувствовать. Все остальное подверглось атаке со стороны каких-то темных сил и напоминало декорации на съемочной площадке, чей удел — прах и забвение — казался мне неотвратимым.

Вопрос поэтому заключался в том, что я делаю среди этого убожества.

Вторую половину дня я провел, валяясь в постели и поджидая прихода Горелого.

Перед тем как подняться к себе, я спросил, не было ли мне телефонных звонков из Германии. Ответ был отрицательный: никаких посланий для меня нет.

С балкона наблюдал, как Горелый покинул пляж и пересек Приморский бульвар, направляясь к гостинице. Я поспешил вниз, чтобы встретить его у дверей; наверно, я боялся, что без меня его не пропустят. Проходя мимо стойки администратора, я вдруг услышал голос фрау Эльзы и замер как вкопанный. Она окликнула меня совсем негромко, едва ли не шепотом, но мне почудилось, будто в ушах у меня зазвучали фанфары.

— Оказывается, вы здесь, Удо, — проговорила она, как будто этого не знала.

Я застыл посреди главного коридора в довольно неловкой позе. В конце его, за стеклянными дверями, меня ждал Горелый. Мне вдруг показалось, что я вижу кадр из кинофильма, что дверь — это экран, а на нем Горелый и темно-синий горизонт, на фоне которого выделяются припаркованный на другой стороне улицы автомобиль, головы прохожих и неясные очертания столов на террасе. Единственно реальной в тот момент была прекрасная фрау Эльза, одиноко восседавшая за стойкой.

— Конечно, разумеется… Ты бы должна была об этом знать. — Я обратился к ней на ты, и она зарделась. В первый и последний раз видел ее такой растерявшейся и беззащитной. Даже не знаю, понравилось мне это или нет.

— Я тебя… не видела. Вот и все. Я не контролирую каждый твой шаг, — возразила она вполголоса.

— Я останусь здесь, пока не будет найдено тело моего друга. Надеюсь, ты не будешь иметь ничего против.

Она сделала недовольную гримасу и отвернулась. Я испугался, что она увидит Горелого и использует его как предлог для того, чтобы переменить тему.

— Мой муж болен и нуждается во мне. Все эти дни я была рядом с ним и не могла делать ничего другого. Только тебе это непонятно, верно?

— Мне жаль.

— Ладно, все уже сказано. Я не хотела тебя обидеть. До свидания.

Но ни она, ни я не двинулись с места.

Горелый наблюдал за мной из-за двери. Нетрудно было представить, что и за ним наблюдали постояльцы гостиницы, сидевшие на террасе или прогуливающиеся перед входом. Я ожидал, что с минуты на минуту кто-нибудь подойдет к нему и попросит удалиться, и тогда Горелый придушит его одной правой, и все будет погублено.

— Вашему… Твоему мужу лучше? Я искренне желаю ему выздоровления. Наверное, я вел себя как глупец. Прости меня.

Фрау Эльза опустила голову и произнесла:

— Хорошо… Спасибо…

— Мне хотелось бы поговорить с тобой вечером… Наедине… Только я не хочу принуждать тебя делать то, что впоследствии может тебе повредить…

Спустя целую вечность на губах фрау Эльзы появилась улыбка. Меня же почему-то била дрожь.

— А сейчас ты не можешь, потому что тебя ждут, не так ли?

Да, товарищ по оружию, подумал я, но ничего не сказал и только кивнул, как бы подчеркивая неизбежность встречи. Товарищ по оружию? Да нет, враг по оружию!

— Запомни, что, несмотря на свое знакомство с хозяйкой гостиницы, ты не должен слишком нарушать распорядок.

— Какой распорядок?

— Тот самый, который, между прочим, запрещает постояльцам принимать определенных гостей у себя в номере. — Ее голос зазвучал как прежде: иронично и в то же время властно. Что и говорить, фрау Эльза была в своем репертуаре.

Я хотел возмутиться, но она подняла руку, требуя тишины.

— Я ничего не советую и не предлагаю. И не выдвигаю никаких обвинений. Этого бедного парня, — она имела в виду Горелого, — мне самой жаль. Но я должна заботиться о гостинице и ее постояльцах. И о тебе тоже. Я не хочу, чтобы с тобой произошло что-нибудь нехорошее.

— Да что такого со мной может произойти? Мы ведь только играем.

— Во что?

— Ты же прекрасно знаешь.

— А, та самая игра, в которой ты чемпион. — Она улыбнулась, и ее зубы угрожающе блеснули. — Это зимний вид спорта. В это время лучше плавать или играть в теннис.

— Хочешь посмеяться надо мной — смейся. Я это заслужил.

— Хорошо, согласна, увидимся сегодня в час ночи на Соборной площади. Знаешь, где это?

— Знаю.