День пасмурный. С четырех часов утра льет дождь, а в сводках говорят об ухудшении погоды. Тем не менее не холодно, и с балкона можно наблюдать детишек в плавках и купальниках, которые носятся по пляжу — правда, недолго, — наперегонки с волнами. Атмосфера в ресторане, оккупированном постояльцами, которые играют в карты и уныло поглядывают в запотелые окна, наэлектризована донельзя, насыщена подозрительностью. Не успел я сесть и заказать завтрак, как сразу же вижу вокруг себя осуждающие лица; они никак не могут примириться с тем, что существуют люди, встающие в первом часу. У входа в гостиницу вот уже несколько часов стоит экскурсионный автобус (шофер давно его покинул), поджидающий группу туристов, чтобы отвезти их в Барселону. Автобус серо-жемчужного цвета, такого же, как линия горизонта, где появляются едва заметные (впрочем, это, должно быть, оптический обман) вихревые облака, они напоминают взрывы, пробивающие щели в крыше непогоды. Позавтракав, выхожу на террасу, но по лицу тут же начинают стекать холодные капли, и я отступаю. Собачья погода, сетует старик немец, он сидит в телевизионном салоне в коротких штанах и курит сигару. Автобус ждет в том числе и его, но он, похоже, не торопится. Со своего балкона я смог убедиться, что единственные велосипеды, сиротливо застывшие на пляже и, как никогда, напоминающие груду хлама, — это велосипеды Горелого; для остальных летний сезон закончен. Я запер балкон и снова спустился вниз; там мне сказали, что фрау Эльза покинула гостиницу рано утром и не вернется до вечера. Я спросил, одна ли она уехала. Нет, не одна. С мужем. Расстояние от «Дель-Map» до «Коста-Брава» я преодолел на машине. Пока доехал, весь вспотел. В «Коста-Брава» сразу наткнулся на сеньора Пере, который читал газету. «Дорогой Удо, как я рад вас видеть!» Он и в самом деле выглядел радостным, и я подумал, что он хочет втереться мне в доверие. Для начала мы обменялись дежурными фразами по поводу погоды. Потом сеньор Пере сказал, что пришлет ко мне своего врача. Это меня встревожило, и я отказался. «Примите хотя бы таблетки!» Я попросил коньяку и выпил его одним глотком. Потом попросил второй. Когда хотел расплатиться, сеньор Пере сказал, что отель меня угощает. «Вы и так уже расплачиваетесь своим мучительным ожиданием, и этого достаточно!» Я поблагодарил и через какое-то время откланялся. Сеньор Пере проводил меня до дверей. Перед тем как попрощаться, я обронил, что веду дневник. Дневник? Да, дневник моих каникул, моей жизни здесь, ну, как это обычно делается. А, понимаю, сказал сеньор Пере. В мое время этим увлекались молодые девушки… и поэты. Я уловил насмешку в его словах: тонкую, усталую, далеко не добрую. Расстилавшееся перед нами море, казалось, того и гляди, выплеснется на бульвар. Я не поэт, улыбнулся я. Меня интересуют повседневные вещи, пусть даже они не всегда приятны; так, например, мне бы хотелось отразить в своем дневнике события, связанные с изнасилованием. Сеньор Пере изменился в лице. С каким изнасилованием? С тем, которое произошло чуть раньше, чем погиб мой друг. (В этот момент, возможно, из-за того, что я упомянул Чарли, я ощутил приступ тошноты, и меня всего передернуло.) Вы ошибаетесь, пролепетал сеньор Пере. В последнее время у нас здесь не было случаев изнасилования, хотя в прошлом и нам не удалось избежать подобных позорных происшествий, в которых оказались замешаны главным образом лица, не принадлежавшие к нашему обществу. Вы же понимаете, до сего момента главной проблемой для нас было снижение уровня приезжающих сюда туристов и тому подобное. Тогда я, должно быть, ошибся, признал я. Несомненно, несомненно. Мы пожали друг другу руки, и я бегом бросился к машине, чтобы не попасть под ливень.
Зима сорок первого. Мне хотелось поговорить с фрау Эльзой, побыть с ней немного, но Горелый появился раньше ее. Стоя на балконе, я раздумываю над тем, как избежать его визита. Единственное, что я должен сделать, — это не выходить к главному входу в гостиницу; увидев, что меня нет, Горелый не станет заходить внутрь. Хотя он наверняка видел меня с пляжа, когда я торчал на балконе. Уж не специально ли я вышел туда для того, чтобы Горелый меня заметил или чтобы показать себе самому, что не боюсь быть обнаруженным. Удобная мишень: я открыто стою за мокрыми от дождя стеклами, чтобы меня видели Горелый, Волк и Ягненок.