Третий роман писателя Абрикосова

У Мариночки на стенах висели фотографии, и на этих фотографиях Прохоров обнаружил среди всего прочего одну весьма известную физиономию – это был знаменитый кинорежиссер, знаменитый не только своим талантом – чего, впрочем, никто не отнимает, – но и своей экстерриториальностью, своего рода космосполитизмом. Он жил, снимал и женился то здесь, то там, и его творческие перемещения служили постоянным предметом околокиношных сплетен и сдержанных комментариев газеты «Советская культура». Так вот, Мариночка из отдела кадров тоже была его женой, да, да, она целых пять месяцев пробыла его законной супругой, и она показала Прохорову свидетельство о браке, а также копию свидетельства о разводе. Он как раз вернулся из Мадрида, где закончил снимать «Смех одинокого». Мариночка у него была между Эдит Лундквист и Ксенией Карамышевой. Занятно! Прохоров уже по-новому косился на Мариночку, а она, расставляя на журнальном столике чашечки и разливая чай, спокойно рассказывала, что познакомились они очень просто. Она ночью ехала на такси из гостей, а он стоял и машину ловил. Таксист его узнал и сказал, что, мол, давайте подвезем известного человека. На площади Восстания. Он прямо сразу предложение сделал, прямо в такси. «А жили где?» – «Сначала три дня у меня, а потом у него, на Котельнической». – «А потом, значит, развелись?» – «Значит», – спокойно отвечала Мариночка, и вообще обо всем этом она рассказывала, что называется, без комплексов и даже с некоторой самоиронией.

Мариночка показывала Прохорову фотографии своей недолгой, но чрезвычайно пышной супружеской жизни, и там, на премьерах, фестивалях, пикниках и приемах, время от времени мелькал лохмато-бородатый Артем, и рядом с ним его жена Санчукова Анна Андреевна, в разных модных пиджаках и фулярах, но с той же кривой улыбкой и взглядом в сторону. И Прохоров с Мариночкой, сидя на диване, долго, до темноты, рассматривали эти бесчисленные фотографии, у Мариночки они хранились по-всякому – и в коробках, и в конвертах, и просто так, и в альбомах тоже, и нечаянно на свет вылезал какой-нибудь совершенно к делу не относящийся альбомчик, где была совсем юная, пионерская Мариночка, но Прохоров терпеливо рассматривал и эти бестолковые картинки, поскольку все это пусть косвенно, пусть едва-едва, но тоже относилось к Санчуковой.

А потом совсем темнело, Мариночка зажигала торшер, протянув руку куда-то кверху и вбок, нечаянно коснувшись Прохорова, обдав его запахом духов, шампуня, лака, каким-то особым запахом молодой, одинокой и аккуратной женщины, которая строго блюдет себя и зорко высматривает свой шанс. И они сидели вот так, бок о бок, и однажды Прохоров, рассматривая снимки и слушая тихие и подробные Мариночкины пояснения, обнял ее, и она придвинулась к нему ближе, и они сидели так, сорока двухлетний мужчина и двадцатипятилетняя женщина, боясь шелохнуться, а потом, когда Прохоров собрался уходить – но здесь слово «потом» не означает какого-либо умолчания, о нет! – потом, в прихожей, она подняла на него глаза и сказала, что любит его, но никогда не станет его любовницей, потому что любит его гораздо более, как сестра любит брата, они и есть брат и сестра, ибо все мы дети единого Отца, Который на небесах, и у Прохорова опять бессильно заломило в затылке от непонимания, потому что вчера на парткоме Мариночка отчитывалась как секретарь институтского комитета комсомола. И словно сквозь вату доносились до него Мариночкины слова, что она всегда, если ему будет худо, примет его и будет ходить за ним, как сестра за братом, а сейчас пусть он лучше уйдет навсегда. Или надолго – пока ему не станет совсем худо и некуда деваться. Но она сильно надеется, что ничего такого с ним не случится никогда – и она сквозь легкие слезы попыталась зло улыбнуться. Прохоров обнял ее за плечи, осторожно, как взрослую дочь или младшую сестру, обнял ее, бесталанный брат неудачливую сестру, и ушел, а на следующий день, разумеется, не стал заходить к ней в отдел кадров. Только приветливо кивал, встречая ее в коридорах института, и она отвечала ему такой же точно приветливой улыбкой.

А в остальном все было в порядке. На место Санчуковой взяли очень толкового паренька, он довольно быстро вышел на докторскую и сейчас уже второй раз отчитывался на ученом совете по ходу выполнения, а сам Прохоров выпустил два собственных учебных пособия, толстые и приличным тиражом, и его отдел – теперь уже не группа, а отдел – запланировал коллективную монографию. А про Санчукову ничего не было слышно, это становилось даже забавным, все-таки в одной области работаем, Прохоров закрытые публикации тоже иногда читал – и ни слуху ни духу. Может, она действительно бросила все это к черту и ребенка родила?