Третий роман писателя Абрикосова

Вытершись и накинув халат, иду в комнату.

Настольная лампа все так же горит, повернутая к стене для полумрака, но нет на столе ни парижской косметической сумочки, ни пропусков, отворяющих дубовые двери недлявсехних залов, ни ключей от квартиры, дачи и особняка на взморье, – ничего нет, а есть только пластиковый пакет, и в этом пакете общая тетрадка с надписью на обрезе «англ. яз.», шариковая ручка, пачка «Явы» и спичек коробок. Полотенце висит на стуле, рядом с изголовьем. Тапочки стоят у кровати, носками наружу.

А она – она спит. Спит, по-детски положив ручки под щечку, спит, отяжелевшая от полной тарелки макарон с мясом, охмелевшая от четырех рюмок коньяка, разомлевшая от горячего душа. Спит, дыша глубоко и чисто, и радужный пузырек в углу ее улыбчивого рта возникает и лопается на выдохе.

Судьба моя, это ты?

ВДОВЫ И СИРОТЫ

Все было обдумано, взвешено, сто раз обговорено и окончательно решено. Заявление уже полмесяца лежало в суде, Катька уже три дня как уехала с мамой в пансионат, они вчера уже звонили оттуда, и Катька говорила, что все очень здорово и вовсе не скучно. Наверное, понимала что-то, потому что говорила таким специально веселым голоском. И вещи уже были в основном перевезены к маме, даже не в основном, а полностью и окончательно, а теперь Лариса приехала на дачу, чтобы забрать последнее забытое – Катькину безрукавку, брюки и кроссовки для физкультуры. И вообще, чтобы кинуть последний взгляд – мало ли, вдруг еще что-нибудь забыла. Разумеется, Лариса приехала на машине, и разумеется, она не стала предупреждать своего мужа – вернее, своего пока еще мужа, – что возьмет машину. Еще чего, предупреждать! Может быть, разрешения попросить? Достаточно, что она все годы как извозчик его возила, его и его мамочку, с дачи, на дачу и по всем делам, и вечером заезжала за ним в библиотеку, ждала, как личный шофер, а он любил выходить последним, последним покидать читальный зал, и ей это нравилось, она даже гордилась, что он у нее такой, ни на кого не похожий… Последний месяц Лариса просто брала машину там, где она всегда стояла – во дворе, под окнами их квартиры. Бывшей, бывшей их квартиры! – поправила себя Лариса. Примерно раз в три дня, будто по уговору – хотя никакого уговора и даже разговора не было – она оставляла машину у него под окнами и домой отправлялась на троллейбусе. Домой – то есть к маме. Хорошо, мама близко жила, всего четыре остановки. А утром машина стояла на месте, но не потому, что он такой благородный, а просто ему на все наплевать. Он даже водить толком не умеет, мужчина. Лариса только на даче разрешала ему съездить на станцию в магазин. Но при этом владельцем машины считался он, а Лариса ездила по доверенности. Доверенность кончалась в сентябре, и получалось не совсем красиво – как будто она изо всех сил использует, выезживает последние недели доверенности. Ну, а даже если так, что в этом такого, спрашивается? Лучше подумать, что будет, когда доверенность кончится – ее НИИжилгражданстрой был аккуратно на другом конце города, Катьку надо возить в музыкалку и к француженке, а кроме того, уж извините ради бога, она просто привыкла к машине за пять лет, просто без колес как без рук. Если попросить, он, естественно, продлит доверенность, но сам этого ни за что не предложит, но не потому, что ему нужны ее просьбы-унижения, нет-нет, боже упаси, – он просто не догадается. Да, да, просто не догадается. Ему всегда все надо было подсказывать, самые элементарные, самые человеческие вещи, и он к этому привык и даже иногда возмущался, когда у него нечаянно выходило какое-нибудь свинство: «Что же вы мне не подсказали? Я же просто не догадывался!»