Третий роман писателя Абрикосова

Они шли по улице Горького, от Маяковки к Белорусскому, по той стороне, где спортивный магазин.

Абрикосову очень хотелось ее утешить, порасспросить о том, о сем, а вышло почти наоборот – будто она его допрашивала.

– А вы тоже стихи пишете?

– Нет, – ответил Абрикосов. – Прозу.

– Смешно! – оскалилась мелкими зубками Лена. – Я ж не говорю, что пишу поэзию. И драматург какой-нибудь – он же не пишет драматургию. А вы прямо сразу – прозу!

– Роман, – смутился Абрикосов.

– Смешно, – повторила она. – Роман! Толстый?

– Представьте себе.

– Что ж туда написать надо? – задумчиво произнесла она. – У меня нет таких длинных мыслей, например. Я что хочу написать, мне строчек двадцать, ну, тридцать вполне хватает. И то много.

– Значит, напишете – и все, высказались?

– Зачем же так? Захочу еще – еще напишу. Другое стихотворение. И еще – я обязательно в тот же раз должна закончить, я не могу назавтра оставлять. Назавтра ничего не получится, нужно снова сочинять, и выходит совсем не то… А про что у вас роман?

– Про жизнь.

– Ну! – засмеялась Лена. – У всех про жизнь, у меня тоже про жизнь.

– Про нас с вами, – неожиданно сказал Абрикосов.

– Как это?

– А так. Жил-был писатель, сочинял себе длинный и заумный роман и вдруг встретил в редакции девушку со стихами…

– Дешевая кадрежка! – вдруг сказала она, прибавив шагу.

– Лена, простите, вы… Вы не поняли… – Абрикосов нагнал ее и заступил дорогу. – Вы действительно все не так поняли. Кадрежка… – обиженно усмехнулся он. Мимо проплыли две разодетые девицы. – Вот к кому кадриться надо, Лена, – о! Вы уж не примите в обиду.

– А я мовешка. Достоевского читал, Абрикосыч? «Братья Карамазовы», глава «за коньячком», а? Вот я и есть мовешка, со мной легче.

Она произнесла «лехшша».

– Экая вы, право… – Абрикосов был совсем ошарашен.

– Валяй на ты.

– Лена, – серьезно и прямо сказал Абрикосов. – Брось из себя поганку строить, не надо, незачем. Ты лучше дай мне свои стихи почитать. Володька же их не читал, клоун чертов, давай на него телегу накатаем. Главному редактору.

– Я поняла, спасибо, – вздохнула она. – Ну его…

– Дай почитать. Я ведь могу действительно стоящим людям потом показать. И вообще, приходи ко мне в гости.

– Когда?

– Да когда захочешь. Давай прямо сегодня.

– В смысле сейчас? – Она напряженно задумалась. – А ты где живешь?

– Улица Волгина. Это от Беляева две остановки, а можно пешком. Вообще-то я раньше тут недалеко жил, в Дегтярном, нас из-за капремонта выселили.

– Беляево… – наморщилась она.

Абрикосов страшно тосковал, когда их выселили из Дегтярного из-за капремонта. Даже предстоящий развод с Алисой и все сопутствующие страсти-мордасти были сущей чепухой по сравнению с невыносимым чувством сиротства, которое накатывало на Абрикосова, когда он выходил из метро на бескрайние и безликие беляевские просторы.

– Коренной беляевец, наверное, – говаривал Абрикосов, – любит свои микрорайоны, как казах любит степь. Но я, извините, не казах. Я москвич.

– Шрайб цум готт! – неизменно отвечала Алиса, что в переводе значит «адресуйся к богу», или, еще короче, – не зуди, Сережа, и так тошно!

Алисе новая квартирка даже понравилась – две комнаты на двоих, пусть смежные, чего еще надо – и она делала вид, что обуючивает новое гнездышко, хотя про развод все было решено и подписано еще в Дегтярном, просто проволынили, а сейчас надо было не полы циклевать, а разменом заниматься. А потом она схлопотала – вкупе со своим славным квартетом – госпремию РСФСР имени Глинки, а в придачу – сразу после развода – сказочную однокомнатную квартиру с громадной кухней и подсобками. Кстати, в отреставрированном после капремонта старом московском доме в Успенском переулке. Два шага от Дегтярного, будто и не уезжала никуда.

Впрочем, Абрикосов довольно скоро обжился в Беляеве, но шутку про казаха все повторял. Странное дело, но роман, который он так упорно переписывал, каким-то боком связывался с предстоящим непременным возвращением в старый московский центр.

Не то чтобы Абрикосов завидовал Алискиным хоромам и лауреатской медали – нет, боже упаси, но роман будет издан, будут деньги, много денег, и он обменяется с приплатой. Или общественные организации почешутся – тоже не исключено, ведь будет резонанс, пресса, дискуссии, переиздания. Возможно, даже госпремия. Во все, кроме госпремии, он свято верил, а если совсем честно, то верил и в госпремию тоже.

А пока жил в Беляеве и переписывал роман – вернее, сочинял второй роман на основе первого.

Конечно, это может показаться смешно, но в беляевских несчастьях Абрикосова слегка утешало название улицы, на которой он жил. Улица Волгина. Академик Волгин был исследователем французской предреволюционной мысли, редактором знаменитой книжной серии «Литературные памятники». У Абрикосова был почти полный подбор «Литпамятников» – такие сближения он называл «протягивать ниточки», и ему хотелось протянуть эту славную ниточку перед новой знакомой, которая все стояла и решала, ехать ей к нему в гости на ночь глядя или нет.