– Неродной язык, – быстро пояснил он.
Элли понимающе кивнула.
– Да, я умею говорить по-другому. Да, сэр, – она легко улыбнулась. – У
– Элли, – осторожно проговорил Коля, – а ты можешь со мной?..
– Зачем?
* * *
– Будто на скрипке играете, – Фёдор Пекинович залюбовался, как Маргарита Нарциссовна отрезает бочок печёного яблочка.
– Ох и мастер вы, Фёдор Пекинович, дамам приятствовать! – Матвей Юрьевич дружески похлопал повара по плечу.
– Милый Матвей Юрьевич, извольте не ёрничать, – почти без улыбки, с привычной ровной интонацией произнесла Дворянцева. – Благодарю вас, любезный Фёдор Пекинович. Комплимент засчитан. Однако, осмелюсь напомнить, я замужем.
Пекинович засмущался, покраснел и, прихрамывая, поковылял к дому.
– Иннокентий Аристархович, пойдёмте чай пить! – окликнула Дворянцева профессора.
А тот стоял у реки, сунув руки в карманы, и смотрел, смотрел.
Год прошёл. Даже больше. В апреле прошлого года в доме появился Коля Афанасьев, а сейчас уже август этого. Дом отстроили заново, теперь всё, как было. И в нём вновь затеплилась жизнь. Затеплилась – хотя уже не кипела как раньше, бурная, драматичная, радостная. Но Иннокентий Аристархович бывал здесь часто, даже чаще, чем прежде: работал, приезжал просто так, принимал гостей. Только две комнаты всегда оставались незанятыми – Петьки Шереметьева и Коли с Миленой. Коля-то, может, вернётся ещё. Хотя, каково ему здесь будет…
– Вспомнил? – послышался сзади голос Матвея Юрьевича.
– Вспомнил, – профессор грустно кивнул и вернулся к гостям. – А родители Миленочки так и не простили мне, что я не дал её похоронить как полагается.
– Ну, так и я бы на их месте не простил! Единственная дочь всё же. Совесть мучает? И поделом.
Прах Милены вместе с прахом того, неполного, Коли, который погиб во взорвавшемся пинге, развеяли здесь же, над рекой. Родители Милены возражали, но Иннокентий Аристархович не просто настоял, а распорядился. Сказал «так надо», а зачем, никто и не понял. Ну, да уж теперь-то чего…
К столу приковылял Ник. Побродил вокруг, принюхиваясь, и стал тыкаться мокрым носом в колено Матвея Юрьевича. Знал, что от дамы не добьёшься ничего, кроме брезгливого, хотя и дружелюбного, отнекивания, а от хозяина – потрёпывания за ухом да привычного уже: «Никуш, тебе это нехорошо». Вот мужчина этот седенький, который тут часто бывает, – другое дело! Всё время что-нибудь подкидывает. А когда хозяин отвернётся, может и пирожок какой дать или ещё сладкое что.
– Коля обещал научить его пить водку и курить, – с улыбкой, но грустно проговорил хозяин, почёсывая пса за ухом.
– По вашей беседе, – вставила слово Маргарита Нарциссовна, – похоже, запал вам в душу молодой человек.
– Ой! – Иннокентий Аристархович как будто отмахнулся от чего-то навязчивого. – Шуму-то с ним было! Хотя… да, запал. Конечно, запал. Было… Есть в нём что-то, только пока не могу понять – что именно. Миленочка вот вроде как поняла…
– Неведомая мне женская интуиция, – констатировала председатель Центробанка.
«Пока ещё председатель», – одновременно подумали мужчины, а Маргарита Нарциссовна как будто прочитала мысли.
– Как вам на пенсии, милейший Матвей Юрьевич? Уже пару дней?
– Не поверите, милая Маргарита Нарциссовна, дел невпроворот!
– Отчего ж. Поверю охотно. Хотя и не имею представления о ваших делах, однако бездеятельным вас представить никакого воображения не хватит.
– За больное задели, – вдруг серьёзно, но без обиды в голосе, проговорил бывший Вице-президент. – Мне всегда казалось, что я
– Остапа понесло! – Профессор весело улыбнулся. – Всё теперь, развесил… ой, простите Маргарита Нарциссовна, хотел сказать:
Матвей Юрьевич вдруг встрепенулся и посмотрел сначала на профессора, а потом на председателя Центробанка.
– Отнюдь! Вот теперь-то я готов действовать. Следующую партию мы должны выиграть.
– Поделитесь? – осторожно поинтересовалась Маргарита Нарциссовна.
– Безусловно! Потому и попросил вас о встрече.