Шеар способен не только в ответственные мгновения жизни различать ложь и истину в чужих словах, случалось, он и говорить мог так, чтобы окружающие чувствовали, что все им сказанное — правда. И теперь эта правда, страшная и неприглядная, бродила между ними, роняя с крыльев рваные клочки тумана.
Нет и не может быть абсолютно светлых душ. Каждый в этом зале внес свой вклад в появление темных сущностей, кто-то больше, кто-то меньше.
Тьен посмотрел на Генриха. Тот глядел на ильясу с ужасом, вспоминая день, когда увидел их впервые. Но скольким из них сегодня дала дымную плоть годами снедавшая его ненависть?
Невдалеке Кеони застыл на месте. Бледное лицо юноши отражало блики огня и тысячу чувств разом. Недоверие, возмущение, обиду. Страх тоже мелькал во взгляде, но ему просто не оставалось места за прочими эмоциями. Герой-командир подвел, не оправдал надежд, сделал что-то непонятное, неправильное, и мир пусть не перевернулся пока, но ощутимо покачнулся. Но разве не его, Кеони, гордыня сверкает тускло на остриях длинных мечей?
— Все, чего я хочу, — Тьен обвел взглядом зал и остановился на Холгере, — знать правду. Все те годы, что я отдал служению Итериану, правитель игнорировал мои вопросы. Пришлось найти способ быть услышанным.
Какое-то движение слева от Холгера заставило Тьена отвлечься.
Арсэлис, до поры скрывавшаяся в тени мужа, шагнула вперед, прижав к груди руки. Губы флеймы шевельнулись, но сорвавшиеся с них слова утонули в душном полумраке. Стены давили, огонь сжирал воздух — это тоже было частью плана, как и смертоносные тени… Но что она все-таки хотела сказать?
— Эйнар, — разобрал со второй попытки Тьен. — Эйнар… где?
— Что?! — его передернуло от негодования, и ильясу насторожились, поймав всплеск обиды и злости.
Как она могла подумать?!
— Где? — повторила шеари громче. Не требовала — молила. И вместе с тем обещала самые страшные муки, которые только может дать пламя, если вдруг…
— Далеко отсюда, — ответил Тьен. — Мой брат не имеет отношения к тому, что случилось тогда, и я решил, что ему не стоит участвовать в сегодняшней встрече.
Поверила? Вроде бы.
Он не станет играть на ее чувствах. Мог бы, но не станет.
Как и поить ильясу новыми переживаниями. Они и без того сильны: ослабь контроль, все здесь зальют кровью.
Он не подлец, не безжалостный мститель. Он ищет справедливости, но о том, что любыми средствами — солгал. Это не та ложь, что наполнит силой тьму, но та, которую может разгадать Холгер, и тогда правителю останется только дождаться, когда его блеф станет очевиден…
Однако пока Холгер ничего не заподозрил.
Только вздохнул с облегчением, услыхав, что Эйнару ничего не грозит, — почти неуловимо, но не для того, кто раньше звуков различал эмоции. Значит, тревожится о сыне.
Промелькнувшая у Тьена мысль о превратностях отеческой любви всполошила ильясу, и шеар, зло скрипнув зубами, зарекся размышлять на подобные темы.
Пещеры завораживали.
В мягком желтоватом свете, источник которого Эйнар так и не смог определить, стены и своды, покрытые коркой разноцветных кристаллов, то расширялись, то сужались, создавая странный эффект: казалось, что камень идет волнами, теряя четкие очертания. Воздух рябил, а каждый звук уносился вглубь горы, чтобы спустя несколько секунд вернуться вибрирующим эхом.
— Прелестно! — восхищенно воскликнул шеар.
— Лестно-лестно! — отозвались из недр.
— И куда же нам дальше?
— Дальше-дальше…
— Налево или направо?
— Право-право…
— Идем, — Эйнар потянул замешкавшуюся сильфиду за рукав. — Нас зовут направо.
— Задали бы вопрос по-другому, звали бы налево, — пробурчала чем-то недовольная Эсея.
— Ну, хочешь, сама выбери, — предложил мужчина.
— Выбери-выбери, — поддержал голос гор.
— Уже выбрала один раз. Теперь без разницы.
Шеар пожал плечами: без разницы, так без разницы. Но ведь сама позвала. Расписывала, какая тут красота.
Не соврала. Но и пяти минут не прошло, как они вошли под узорчатые своды, и жизнерадостную сильфиду словно подменили. Она погрустнела, понурилась. Трогала задумчиво стены, выводя пальчиком на камнях замысловатые узоры, и вздыхала.
Эйнар догадывался, что могло стать причиной подобных перемен, однако предпринимать что-либо по этому поводу не торопился.
Девушка не выдержала первой:
— Шеар Эйнар, я должна вам сказать…
Она запнулась, закусила губу и опустила смущенно глаза. Щеки вспыхнули румянцем.
— Эсея, — шеар осторожно взял ее за руку. — Я… тоже хотел сказать… Но, быть может, нам лучше остаться друзьями?
— Вы о чем? — встрепенулась сильфида.
— Я? — Эйнар выронил ее ладонь и отступил на шаг. — А ты о чем?
— О пещерах, — она тоже отшагнула назад. — Понимаете… тут… времяидетиначечемснаружи…
— Ненавижу, когда ты начинаешь так говорить… Что?!
— Этьенменяпопросилвасувестиситериана, — выпалила сильфида. — Наверноеужеднядвапрошло…
— Сколько?!
— Днядва, — пискнула она, сжавшись.
— У-у! Днядва! — передразнил он сердито. — Зачем?