Третий удар. «Зверобои» из будущего

Килл, удобно сидевший на облюбованных ранее стропилах, плавно перетек в стоячее положение. Собственно, прежнюю позу назвать «удобной» мог бы не каждый, но в сравнении с тем, что ему предстояло в ближайшие полчаса… Снайпер вскинул винтовку, в очередной раз окидывая взглядом через оптику свой сектор огня. Под его контролем находились задний двор комендатуры и ее торцевые окна, а также кусочек площади перед главным входом. Были видны припаркованные сзади машины, прорыв к которым должна была имитировать группа обеспечения во главе с СБ. Затем, на подходах к кухне, планировалось свернуть в сторону и покинуть здание через окошко. Рядом с припаркованным за углом «Адмиралом» гауляйтера. Килл глянул на часы, контролируя себя, сам себе кивнул и приник к прицелу, принимая позу для стрельбы стоя — до начала операции оставалось 2 минуты. Жаль, не видно, как проникла внутрь группа обеспечения.

Батя, он же сержант Широких, видел эту часть операции. Его позиции были оборудованы в другом крыле того же здания, в сектор огня попадали главный вход, площадь перед ним и тот же самый «стратегический торец». Бывший охотник стащил уцелевшую мебель, обустроив гнезда в глубине комнат таким образом, чтобы иметь возможность вести огонь как с рук, так и с упора. И теперь, удобно устроившись на позиции, он наблюдал весь спектакль как в театре. С той лишь разницей, что вместо театрального бинокля у него в руках была АВТ-41 с четырехкратной оптикой.

Вот подвода с возницей, связанным пленником и каким-то блеклым маломерком в форме немецкого лейтенанта, сопровождаемая парой полицаев, подъехала к крыльцу. Полицаи грубо сдернули человека в помятом камуфляже и следами побоев на лице на землю. Один из них подхватил из соломы на дне повозки увесистый «сидор», и вся компания, замыкаемая офицериком с брезгливым выражением на лице, поднялась по ступенькам. Лейтенант небрежно козырнул «парадным часовым» у входа, и живописная группа вошла внутрь. Мало кто из наблюдавших эту сцену знал, что главный в компании — «избитый пойманный диверсант». Он же капитан Мякишев, он же СБ, как его называли последнюю неделю. Немецкий же лейтенант — и не немец, и не лейтенант, а рядовой Малахов с позывным Док. Полицаями были пара рукопашников — бойцы Самурай и Седьмой, большой специалист по стрельбе из двух пистолетов. Звание и фамилия Самурая и Седьмого так и оставались загадкой для обоих напарников. Возницей же был возница — нанятый в пригородной деревне мужик. «Мало кто» в данном случае означает трое: Батя, Летт, задержавшаяся у окошка, и ТриДэ у пулемета.

ТриДэ также за сутки облазил развалины дома, занятого маленьким гарнизоном, изучая подходы и выбирая позиции. Он имел приказ — не стрелять по мелким группам, не представляющим опасности для снайперов. Боец расчистил от кусков кирпича тропки в оба крыла здания, оборудовал «ДЗОТ» в полуподвале и теперь ждал на своем НП на первом этаже с видом на площадь. На поясе висели все пять «улиток» с лентами по 50 патронов каждая, в MG-34 была продернута лента, найденная в «закладке» вместе с цинком патронов. Какой умелец собрал эту ленту на 78 патронов и для чего — так и осталось неизвестно, но брезговать ею никто не стал. Денис еще раз постарался вспомнить маршруты между своими огневыми и, главное, места установки растяжек и фугасов в доме.

Алекс нервничал. Он «оставался на хозяйстве», вот только хозяйство это было раздроблено на четыре части без связи между ними. Он с тоской вспоминал рассказы Ники о портативных радиостанциях размером с пачку сигарет, способных перекрыть весь этот городишко, и тяжко вздохнул. Только теперь, оказавшись на месте Ники, он до конца осознал, насколько это нужная вещь в их работе. Алекс еще раз зашел на позицию своего последнего снайпера, опустился на первый этаж проведать Быка — прикрытие свое и Игрока. Затем лейтенант занял огневую позицию. Эта тройка перекрывала перекресток, где уходящие из комендатуры коллеги могли свернуть или к выезду из города, или к госпиталю — по состоянию группы.

Москва, 16.06.1942, кабинет начальника 4-го Управления НКВД

Ващенко Петр Семенович вошел в кабинет Судоплатова ровно в 14.00. Он еще не совсем привык лично отчитываться перед столь высоким начальством и потому испытывал двойственные чувства. С одной стороны — робость и скованность, боязнь сказать или сделать что-то не так. С другой — это возможность быть замеченным «наверху». Что могло сулить как перспективы карьерного роста (хоть вроде и стыдно думать о чинах и должностях в ходе столь тяжелой войны), так и судьбу приближенных прежнего руководства. Короче говоря — и страшно, и интересно, и непонятно…

— Старший лейтенант Госбезопасности Ващенко по вашему приказанию прибыл!

— Не ори, не на плацу. Проходи, рассказывай.

Такое начало разговора, с небольшими вариациями, становилось своеобразной традицией, нарушать которую Ващенко не собирался.