Третий всадник

Полученную информацию надо было отрабатывать срочно. Нам дали в помощь того самого уполномоченного, который получил перебаламутившую всю область первичную информацию. Звали его Георгий, но для меня он был просто Жора. Ко мне же, как к командиру и опытному сотруднику, он обращался исключительно по имени-отчеству, уважительно, хотя я и просил именовать меня по-свойски. При общении с ним я вдруг ощутил себя каким-то старым и высохшим – душевно и физически, как какая коряга в лесу. Жорик был младше меня всего года на три. Разница не слишком большая. Но казалось, что между нами пропасть. Сколько мне там стукнуло? Двадцать семь, насколько помню. А такое ощущение, что прожил лет на пятьдесят больше. Да так и есть. На войне, из которой я не выхожу с детства, время течет по-иному, там день может сойти порой за год, если денек горячий и смерть рядом косой машет. И еще – пять лет служу в ОГПУ, а кажется, что всю жизнь. Вроде и было что-то до моего чекистского бытия, но оно для меня как прочитанная книга на столе – как бы знакомо, но будто и не со мной случилось. А сам я – это вечный уполномоченный ОГПУ. Это как назвать – судьба, болезнь, душевный плен? Как бы то ни было, в ином качестве я себя уже не представляю. И окружающие меня иначе не представляют.

Жора по роду деятельности в СПО курировал учебные заведения и знал их как свои пять пальцев. С его помощью мы моментально вычислили тех, на кого указывал Ванек.

Схватили двоих. Одна девушка указала, что товарищ Арсений – это студент паровозостроительного техникума. О теракте она тоже ничего не слышала, но сама готова хоть сейчас на баррикады за попранные идеалы Ленина. В общем, обычная экзальтированная дура.

Даже жалко стало этих юных идиотов. Все же двигали ими искренние заблуждения и лучшие побуждения. Но часто из самых добрых побуждений вырастают самые злые поступки.

Мы зацепили товарища Арсения около длинного краснокирпичного здания паровозостроительного техникума – здесь до революции было знаменитое фабричное училище промышленников Пилюгиных. И этого ревнителя коммунистических идеалов аккуратно «повели» по городу. Нам нужен был адрес временного проживания фигуранта, а его не знал никто.

Высокий, нескладный, похожий на цаплю, в длинном пальто, брюках галифе и в мятой фуражке, товарищ Арсений целеустремленно двигался вперед, не замечая ничего вокруг. Наверное, ему было не до окружающего мира. В голове его кипела жажда борьбы.

Привел он нас в «Венецию». Правда в местной «Венеции» не было удивительных дворцов и храмов, а к берегам обширного затона реки просто приткнулись баржи, заменявшие припортовому люду и разному заезжему сброду жилища.

Арсений прыгнул на палубу баржи, приветливо поздоровался с двумя телами, лениво греющимися на солнышке, и нырнул куда-то внутрь.

– Берем! – кивнул я.

Мы тоже перепрыгнули с пирса на палубу. Одно из тел в тельнике что-то провякало, но Горец гаркнул:

– Милиция! Покажешь, где Арсений живет!

Тело испуганно кивнуло и повело нас в дебри баржи. Там была теснота, какие-то перегородки, все свободное пространство завалено бытовым хламом – от сломанных игрушек до корыт. Нам указали на хлипкую дощатую дверцу. Которую я удачно вышиб с одного удара и тут же сбил с ног вылупившегося на нас во все глаза товарища Арсения.

Эта его то ли каюта, то ли комната была совсем небольшой, мебели небогато – стул, стол да лежак на полу. Но что показательно, там нашлось местечко для тайника за досками стены. В нем ждало своего громкого часа хоть и коряво сработанное, но вполне рабочее самодельное взрывное устройство, которое склепали из взрывателя гранаты, шашек динамита, и все это в металлической оболочке. Рвануть должно было знатно.

Арсений не дергался и не сопротивлялся. Только зыркал на нас гневно и фанатично-убежденно.

– Как ты бомбу кидать собирался, студент? – спросил я. – До трибуны начальства еще добраться надо.

Он на миг призадумался. Скорее всего, этот вопрос он перед собой еще не ставил. А потом гордо и высокомерно уронил:

– Я не разговариваю с предателями коммунистических идеалов.

И правда не разговаривал. На последовавшем в нашем штабе допросе сидел, скрестив руки на груди и смотря упрямым взором вдаль. На затрещины не реагировал. Обещания поставить его к стенке впечатления не производили.

– Ты же себя губишь, – устало произнес я.

– Настоящий революционер должен быть готов в любой момент погибнуть за правое дело, – нравоучительно, как для дошколят, произнес Арсений.

– А ты настоящий? – удивился я.

– В отличие от вас, ренегатов, перевертышей и новых жандармов.

Арсений был из хорошо знакомой мне породы. Классический психопат, да еще с пониженным, как у всех сумасшедших, болевым порогом. Его можно в кипятке сварить, но он ничего не скажет. А сказать должен. Потому как вопрос с терактом был далеко не закрыт.

Русаков, как только увидел найденное нами взрывное устройство, сразу же сделал неутешительный вывод: