Третий выстрел

И вот опять у меня чуть было не случился секс с отцом моей ученицы. Что ж это за рок такой? И я расхохоталась, чем очень удивила водителя такси. Да-да, можно было обратно поехать на автобусе с пересадкой и сэкономить деньги, но я решила, что это будет неправильно. Должна же я хоть как-то компенсировать любовную неудачу. Это ж не только у Томера неудача, но и у меня тоже. Вот интересно, я же рассчитывала, что мы с ним весело потрахаемся, почему же не получилось? Наверное, он все же себя неправильно повел. Павлин самонадеянный. А инструмент у него знатный. Вот только что я Фане скажу?

А Фаня такая умница, ей ничего говорить не надо. Посмотрела на меня, все поняла, только хмыкнула. А Эден кинулась тараторить про свой хит, который непременно надо выучить…

— Это любимая песня твоего парня? — вдруг брякнула я. Вот совершенно же не собиралась это говорить, вдруг девочка смутится?

Она и смутилась, только кивнула молча и посмотрела на меня такими коровьим умоляющим взглядом, что я кивнула, подошла к органит, подобрала мелодию, поняла, как играть. Давай, Эден, свою гитару, смотри, как мы это сделаем…

Вечером мы с моей Фанечкой искупались, переоделись, постельку перестелили, и она стала вся такая чистая, розовая, прямо как девочка. Вот сейчас ее легко было представить той «хорошей еврейской девочкой», какой она была когда-то.

И тут эта хорошая девочка и говорит:

— А что, Танюша, у нас ведь остался вчерашний коньячок?

— Фаня! — я укоризненно на нее посмотрела.

— Тебе ведь надо сейчас выпить, правда? А пить в одиночку нехорошо! Это — алкоголизм!

Хитрая бестия. Ладно, по рюмочке… Черт с тобой, по второй, лучше спаться будет, после сегодняшнего любовного фиаско.

Коньяк разлился по телу, во рту перекатывался терпкий вкус винограда, и как-то сразу стало понятно, что никакое это не фиаско. Все правильно. Больше уважать будет.

— Фаня, а вы у Махно так все время пулеметчицей и были? Как Анка у Чапаева?

— Нет, Таня. Меня вскоре забрали в отдел культурно-просветительской работы, вести пропаганду среди крестьян. Тогда позарез были нужны грамотные люди. Тем более, что за пропаганду у Махно отвечал Митя Попов.

— Тот самый? Из отряда ВЧК?

— Да. Его красные за мятеж приговорили к расстрелу, но он бежал к Махно, командовал полком, а после того, как переболел тифом, занялся разъяснительной работой. Митя меня к себе и взял по старой памяти. На машинке печатать. Нестор Иванович тогда долго смеялся, говорил, что от судьбы не уйдешь.

— А Маня?

— Маню повесили в 1920 году в Крыму. Генерал Слащев повесил, он всегда выносил один-единственный приговор. Поэтому его так и называли: «Слащев-вешатель».

— За что ее повесили?!

— Смеешься? Она же была бесшабашная, отправилась туда анархистское подполье в тылу у белых организовать. Но попалась. Налей еще. Не чокаясь. Она была очень хорошая. Сегодня бы сказали «феминистка», а тогда и слова такого мы не знали, просто все понимали, что такой бабе палец в рот не клади. Меня она с собой не взяла. Даже не сказала мне, что уходит в Крым громить тылы Врангеля. Хорошая она была.

Действительно, судя по рассказам, отличная была девушка эта Маня. Жестокая, смелая, настоящая. Понимала, что Фаню опекать надо, и взяла под свое крыло. А потом спасла, не взяла в Крым, где хорошая еврейская девочка точно висела бы на том же фонаре, что и Маня. Жалко лихого атамана!

И вот, что еще странно: кажется, что Махно, гражданская война, анархисты, Врангель — все это было давным-давно, а вот она передо мной Фанечка. И было это, получается, совсем недавно. Если в исторической перспективе. А историческая перспектива эта сидит розовая и довольная, коньячок потягивает.

— Фаня, а как вы в Израиль попали?

— В Палестину, — поправила она меня. — Не было тогда никакого Израиля, была Палестина.

— Да я знаю. Но интересно: как?

— Из Парижа.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КВАРТИРА С ВАННОЙ. ПАРИЖ — МААЯН-ХА-ХОРЕШ, 1923

Потом Фаня рассказывала, что они с Натаном познакомились в ресторане. Все думали, что сейчас будет шикарная история с шампанским, устрицами и вечерним платьем, однако на деле все было гораздо проще. Натан вносил в подсобку ресторана ящики с овощами, когда Дита (Фаня привыкла к своему новому имени), привычно согнувшись и подоткнув юбку, мыла пол. Она знала, что парень смотрит на ее обнаженные бедра, но особо не переживала: смотрит и ладно, чтоб он был здоров, парни всегда смотрят на девичьи ноги.

— Вус херт зих, мейдале?[48] — неожиданно спросил он.

— А шейнем данк, ингале,[49] — машинально ответила она, удивилась, что еще что-то помнит на идиш, подняла голову, посмотрела на парня.

— Вот и славно, — улыбнулся тот. — Я — Натан.

— Хреновый акцент у тебя, Натан.

— Твой не лучше… Как тебя?

— Дита.

— Что за имя?

— Сокращенно от Юдит, Иегудит.

— Хорошее еврейское имя.

— У тебя тоже, Натан. Все? Поставил ящик? Теперь дай мне домыть.