Третий выстрел

Футболист подошел к ней:

– Ol`a… chica…[11]

– Привет, Пако. Я немного волнуюсь: все-таки знакомлюсь с Золотым Мячом. – Она подошла ближе и подставила щеку для поцелуя.

Пако ограничился рукопожатием:

– Tambien tambien… vamos![12] – Он указал на нечто о четырех колесах, припаркованное во втором ряду.

Симоне не удалось скрыть разочарования.

– No te gusta? Es un carro vintage. Es muy de moda a Londra… saves quanto costa?[13]

Симона помотала головой.

– Mas… Muy mas![14]

Удивленная Сомаини полезла в автомобиль, и ее обдало запахом чеснока и жаркого.

Не включая двигателя, Пако снял машину с передачи, и она заскользила вниз по уклону улицы. Потом шикарным жестом врубил вторую передачу, и автомобиль, кашлянув, завелся. Таинственным светом зажглась приборная доска, осветив леопардовые чехлы на сиденьях.

– Esto es un carro, chichita![15]

Паоло Бокки, оседлав «фантик-кабаллеро»[16] зятя Сарторетти, следовал за «мирафьори-131» как тень. Покашливая, автомобиль повернул к проспекту Бруно Буоцци.

План, который обдумывался в камере два года, начал осуществляться.

Его сокровище лежало совсем близко.

Сарторетти был хорош. Он был просто великолепен!

Флавио Сарторетти вел машину и мучился. Никогда еще он так остро не чувствовал себя изгоем.

Из-за этого ублюдка футболиста, лишенного чувства юмора, его сослали на задворки блистающего мира сцены. В этой сумеречной зоне ему доставались праздники пельменей, вечеринки в провинциальных ночных клубах и конкурсы красоты в деревнях.

А теперь за какие-то гроши он снова вынужден подражать своему злому гению.

В былые времена он бы эту Сомаини в узел завязал, сжевал бы, как тартинку.

Он посмотрел на себя в идиотском одеянии африканского торгаша и прикинул, как будет разыгрывать этот низкий фарс…

– Кто делал рисунок в стиле «фолк» на твоем костюме, Пако? – Голос Сомаини ворвался в переплетение его мыслей.

– Es un stilista magrebbinio. Muy famoso…[17] – ответил он, запретив себе поворачиваться. Если он поглядит еще раз на эти груди, он ее трахнет прямо тут, на Квадратной площади.

Он быстро посмотрел в зеркало заднего вида.

Бокки не отставал, прилипнув к седлу «кабаллеро».

Японский архитектор Хиро Итоки спроектировал ресторан «Реджони» в виде итальянского «сапога» в миниатюре. Если посмотреть на него сверху, вытянутое здание имело форму и пропорции италийского полуострова со всеми островами. Внутри оно разделялось на двадцать залов, соответствовавших формой и кулинарным искусством каждому из итальянских регионов. Столики именовались названиями городов. Сарторетти и Сомаини провели в «Сицилию», в самый отдаленный и обособленный уголок, в пяти метрах от «Калабрии».

Особенность ресторана заключалась в том, что никто никому не морочил голову автографами и фото в различных позах: клиентура тщательно отбиралась.

Для них был заказан столик «Сиракузы», который располагался за огромным аквариумом с лангустами, груперами и муренами. Их встретила официантка в традиционном костюме сицилийских женщин.

За столиком «Катания» сидел президент Национального олимпийского комитета Италии с дамой. Увидев входящего Пако Хименеса в африканской тунике, он выпалил:

– Эй, Пако, ты что, только что высадился в Лампедузе? – и восторженно захохотал над своей шуткой.

– Ol`a, chico…[18] – процедил сквозь зубы Сарторетти.

Со столика «Кальтанисетта» его заметил обладатель майки с номером один команды «Рома», Серджо Париани. Увидев, как в зал вошел аргентинский центрфорвард с этой финтифлюшкой Сомаини, он выплюнул первую вилку баклажанов и скрючился над тарелкой, как морской пехотинец во вьетнамских джунглях.

– Присядь, присядь! – зашипел он на Риту Бальдо. – Это же Пако, чертова лахудра!

При звуке этого имени знаменитая ведущая передачи «Телегид-4» подпрыгнула на стуле:

– Где?

Серджо, стоявший на четвереньках под столом, удержал ее:

– Заткнись! Можешь ты понять, что если моя жена… А вдруг он меня увидел?

– Конечно увидел и сделал вид, что ничего не случилось. Настоящий джентльмен, не то что ты!

Используя старинную дыхательную технику, вратарь попытался погасить охватившее его волнение. Он расслабил брюшные мышцы, чтобы опустилась диафрагма, и сдавленно захрипел.

– Что за чертовщину ты вытворяешь? – прервала его упражнения журналистка.

– Волнение-волнение-волнение… Позвонить ему? Что делать, звонить? Звонить! Да, звонить.

Он вытащил мобильник.

Его загнали в угол. Патроны кончились, факел погас. У него осталась только кирка. Три медсестры-зомби окружили его и стали стягивать кольцо. Он поразил одну из них, и она рассыпалась. Но две другие уже впились в него зубами.

Тут зазвонил телефон. Пако выронил джойстик и взял трубку:

– Какого черта?

– Привет, это Серджо.

Пако терпеть не мог, когда ему звонили после половины восьмого.

– Давай говори…

– Ты меня не видел!

Пако опешил:

– В каком смысле?

– В том смысле, что ты меня не видел. Если Луана узнает…

– Да в чем дело? Абла громче, ничего не слышно, каброн![19] Ты где?

– Я в «Кальтанисетте»! Ты меня видишь?

– Не-а! – Пако провел по лбу рукой. – У нас послезавтра дерби… куда ты пропал?