Третий выстрел

– Так нас не оштрафуют, – сказал он.

Лара просидела, вжавшись в дверцу, весь короткий путь от площади Рузвельта до улицы Риццоли. Во-первых, он был и вправду толстый и ей не хватало места, а во-вторых, ей было страшно. Точнее, ее охватила паника.

– Зайдем выпьем кофейку? – сказал Гарелло и вышел из машины.

Перед дверью в кафе Лара почувствовала себя дурой. «Чего я боюсь? – подумала она. – Что он убьет меня прямо здесь, у Трех Башен, посадив в машину возле Управления полиции? Да ладно тебе, Ларик… А он симпатичный. Здоровенный, упрямый римский мужик, грубый бузотер». В какой-то момент он поднялся, чтобы показать ей, куда его ранили в первый раз, и она прыснула со смеху: большой, толстый, он возвышался посреди бара с поднятой до подмышек футболкой, чтобы шрамы на боку было лучше видно.

– Чего ты смеешься? Мне, между прочим, было больно.

– Извини.

И у него была хорошая улыбка, у Гарелло. Некрасивый, толстый, с перебитым носом, а улыбка хорошая. И красивые руки, что совсем уже странно у такого, как он. Сильные, но негрубые и теплые. Она это почувствовала, когда он, заглядывая ей в глаза, накрыл ее руки своими.

– Ларик, коллега, я клянусь тебе, они стреляли первыми. Я не убийца, я опер. Ты мне веришь?

– Да, – ответила Лара, но Гарелло тряхнул головой:

– Нет, не веришь. У тебя в глазах искорка проскочила. Если бы ты знала меня лучше, ты бы поверила. Что ты делаешь сегодня вечером, Ларик? Я вот занят. А давай пойдем и съедим по хорошей пицце завтра вечером? Вот получше и познакомимся.

– Я… у меня есть жених.

– Ларик, ты же понимаешь, что я вовсе не собираюсь тебя трахнуть. Я хочу убедить тебя, что я не убийца. Завтра вечером, а? Послезавтра я опять не могу. Или завтра, или никогда.

– Завтра, – сказала Лара, и не успела она это сказать, как уже спрашивала себя, зачем сказала. И не успела себя спросить, как улыбка сбежала с ее лица.

В назначенный вечер они ужинать не пошли, а пошли неделю спустя. Лара была свободна от дежурства и обо всем узнала из тележурнала. Нашли Яри, наркокурьера, которого подозревали в убийстве агента Паскуале Джулиано. Его взяли на хуторе в Вергато, в Апеннинах, и при этом завязалась перестрелка. Лара видела на экране, как носилки, покрытые простыней, тащили в машину «скорой помощи» и потом начальник отдела по борьбе с наркотиками что-то говорил, но слов не было слышно, их заглушал голос диктора. За начальником стоял серьезный Гарелло со скрещенными на груди руками.

На другой день она заскочила наверх в сыскную полицию, якобы отнести какую-то бумагу, и оглядела коридор отдела по борьбе с наркотиками. Там было полно снующего туда-сюда народу, но Гарелло среди них не было. Начальник забрал у нее документ, и она спросила, как движется дело. Да, они взяли всю банду албанцев. «Скоро в Болонье будет поспокойнее», – сказала она, чтобы потянуть время, а сама все вертела головой, заглядывая в коридор. «Может, и станет, – сказал он, – но что-то не верится. Есть такая теория пустот и заполнений. Албанцы Яри оставили пустоту, и она тут же заполнится марокканцами Рашида».

Лара спустилась к себе. В лифте, сунув руки в карманы брюк, она почувствовала себя не в своей тарелке и поняла, в чем дело.

Дело было в том, что Гарелло не позвонил ей и не отменил свидание, что было нормально, если учесть обстоятельства. Но он не позвонил и на следующий день. Вот почему она чувствовала себя не в своей тарелке, чуть сердитой, чуть грустной, чуть глупой.

Хуже всего было то, что, когда он ей позвонил через два дня, она почувствовала себя счастливой.

Если Лара в кого-нибудь влюблялась, она всегда знала почему. Это случалось, когда за внешним обликом и характером человека ей открывалось что-то неожиданное, далеко запрятанное, что ее удивляло, поражало и наполняло нежностью. У Марко это был поцелуй. Познакомившись с ним, она решила, что он и есть ее идеал мужчины. Прежде всего, он не был полицейским, а она как раз в этот период ни с кем, кроме полицейских, не общалась, и ей стало невмоготу. К тому же он очень на нее походил: им нравились одни и те же книги, фильмы, музыка. Он был сражен, когда узнал, что она из полиции: «Да ладно тебе, ведь ты так на меня похожа. Что же, и я тебе кажусь полицейским, что ли?» Потом, в машине, когда она его провожала домой, этот поцелуй… Он начинался как беглый, ничего не значащий поцелуй двоих, которые друг другу пока понравились, а дальше – кто его знает… А превратился в сильный и властный, которого она никак не ожидала, и она поняла, что влюбилась.

Фокус заключался в том, что все это было неправда. Вскоре она стала замечать, что не было никакого открытия и, наверное, она сама все придумала, а поняла слишком поздно, уже войдя в игру.

А может, она с самого начала знала, что открытия не будет. Наверное, поэтому она и не брала на себя никаких обязательств, согласившись на помолвку, и никогда не отдавалась целиком, всегда держа в себе что-то, и, когда занималась любовью, никогда не снимала лифчика.