Третий звонок

И вот смельчаки и таланты из наших новоиспеченных соломонов юроков решаются на невиданное – едут в Москву и правдами и неправдами ищут там спонсоров и везут в Израиль «Современник» – в полном составе, Ленком – в полном составе, БДТ – в полном составе. Разумеется, с декорациями, светом и звездами в полном обмундировании. И ты, живущий здесь, понимаешь, что и тебе ничего не остается, как ехать в Москву, идти теперь уже к тамошнему «новому русскому», набиваться к нему в друзья, сидеть у него за столом, рассказывая байки про Израиловку, веселить его, выплясывать перед ним в надежде, что он подпишет чек на спектакль, который ты хочешь поставить с российскими звездами и привезти его потом к нам в Израиль, уже как московский режиссер и актер, как иностранная штучка для своего брата олима и кума ватика.

Но, может быть, послать это все подальше и… И что? В том-то все и дело. Что дальше не будет ничего, будет все то же. Независимость? Покой и воля? «Перестаньте сказать! И пишите вашу книжку! Тут вы, пока пишете, независимы. А дальше – а дальше вам, наверно, захочется ее издать? Или я ошибаюсь?»

Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги? Не только мемуарные – многие писатели и впрямь вышли из актеров – Шукшин, к примеру. О поэтах уже не говорю, один Высоцкий чего стоит. Да ведь и Саша Галич начинал как актер, даже Вика Некрасов актерствовал. А драматурги? Ну, скажете вы, это традиция: Шекспир, Мольер – из вашего цеха. Правильно. Но мемуары зачем? У Станиславского – понятно, «Моя жизнь в искусстве» – часть его учения. У Михаила Чехова тоже так. У великого чтеца Закушняка – учение об искусстве звучащего слова. Ну а вот я, например, зачем? Качалов и Москвин книг не писали, они играли, а я?

Я отвечу – не за всех, за себя: если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер и даже режиссер – профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить непоставленное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли. И каждый в своей книге увидит себя, как в зеркале. Сам не увидит, другие помогут разглядеть. Ведь в книге ты уже не актер, на режиссера свой провал не свалишь, на плохую пьесу не сошлешься, на бездаря партнера, на дуру публику тоже. В книге ты весь как на ладони. Актер, даже самый что ни на есть талантливый, – он все-таки чужие слова говорит. Про череп шута Йорика, про шапку Мономаха, про все на свете. И режиссер ему музыкой помогает, светом, монтажом и мизансценой.

Актер может быть необразован, неумен, некультурен и даже плохо воспитан. Но на сцене или на экране он бывает Богом. А может быть и совсем наоборот – и умен, и образован, и воспитан, а выйдет на сцену – и куда это все подевалось? Актер думает спинным мозгом. Как это сказала Раневская: «Талант как прыщ, может вскочить на любом лице». Что за странная профессия, право? Актерами рождаются – папа с мамой произведут на свет дитя, у которого неизвестно отчего с возрастом будут именно такие черты лица, глаза, голос, мужественность, сексуальность и обаяние, и все это в сочетании с текстом роли, поступками и чувствами изображаемого им персонажа даст невиданный эффект. Он в жизни может быть дурак дураком, но автор написал ему монолог о дураках, и – глядишь, на сцене умница и иронист. Он прочитал в жизни две книжки, одна из которых – его сберегательная, а на сцене – профессор, рассуждающий о природе подсознательного. В жизни тряпка и барахло, на сцене – король Лир.

Даже в профессии гораздо более интеллектуальной, в режиссуре, подобный разрыв не слишком очевиден. Режиссеру фильма или спектакля достаточно почувствовать образ создаваемого произведения, его графику, темпоритм, пластический строй, и, пренебрегая знаниями времени и места, мировым опытом, наплевав даже на культурные и религиозные ценности страны, где происходит действие пьесы или сценария, – он поставит спектакль или снимет ленту, которую назовут гениальной и даже объяснят, почему она таковой является. Режиссер ведь не придумывает сюжет, не пишет текст – за него это уже сделал автор.

Еще и поэтому у режиссеров такая тяга к классикам – писали лучше. Автор, его талант, ум проверены временем. Драматургу, если он дурак, темен и необразован, скрыть сие обстоятельство много труднее, чем режиссеру. Автор, как он это ни маскируй, тут или там, репликой или шуткой, обнаружит свои тайные пороки и свойства своего характера. Даже очень талантливый автор. Даже если у него замечательное чувство юмора и публика подыхает со смеху – настанет момент, и чуткий зритель или читатель пресытится и этим. От писателя-лирика, высокого поэта читатель подсознательно ждет разрядки в иронии или шутке, от смехача – глубины и лирического монолога. Классики это просекали на раз – а кто не сек, пылится на полках библиотек.