Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок

Гальярдо скрылся между барьерами, спасаясь от преследовавших его оскорблений. Там стоял он, измученный, задыхающийся, страдая от боли в ноге, и все же чувствовал, что сильнее отчаяния в нем говорит радость освобождения. Он избежал опасности, он не погиб на рогах зверя… Но этим он обязан своему благоразумию. Ах, эта публика. Сборище убийц. Они жаждут смерти человека! Словно только они дорожат жизнью и любят свои семьи!..

Отъезд квадрильи был плачевен. Пришлось пробираться среди толпившегося вокруг цирка народа, мимо экипажей и автомобилей, мимо бесконечной вереницы трамваев. Карета Гальярдо еле двигалась, чтобы не наехать на расходившихся из цирка зрителей. Пешеходы расступались перед мулами, но, узнав матадора, казалось, раскаивались в своей любезности.

Гальярдо по движению их губ угадывал насмешки и брань. Рядом с каретой проезжали экипажи, в которых сидели красавицы в белых мантильях. Одни отворачивались, как бы не желая видеть тореро, другие смотрели на него с унизительным состраданием.

Матадор сжался, словно хотел стать невидимым, и спрятался за могучей спиной Насионаля, хранившего мрачное молчание.

Стайка мальчишек с отчаянным свистом бежала за каретой. Многие из стоявших на тротуарах присоединились к детворе, пытаясь хоть так отомстить за свою нищету; разве не проторчали они полдня у ворот цирка в надежде одним глазком взглянуть на арену? Весть о провале Гальярдо дошла и до них, и они оскорбляли его, злорадно унижая человека, который зарабатывал такие огромные деньги.

Возмущенные крики толпы вывели Гальярдо из покорного молчания.

— Проклятие! Эти-то чего свистят? Что они, были на корриде? Платили за билет деньги?

Камень отскочил от колеса кареты. Оборванцы орали уже возле самой подножки, но тут подоспели два конных полицейских, разогнали крикунов и поехали за каретой вдоль по улице Алькала, охраняя знаменитого Хуана Гальярдо, «первого матадора в мире».

X

Едва квадрильи вышли на арену, как раздался громкий стук в Конюшенные ворота.

Служитель с досадой крикнул, что здесь нет входа, пускай поищут другую дверь. Но голос снаружи настаивал: пришлось открыть.

Вошли мужчина и женщина, он — в белой кордовской шляпе, она — во всем черном и в мантилье.

Пожав руку служителю, мужчина оставил в ней нечто способное смягчить раздражение человека.

— Вы меня знаете, не правда ли? — спросил пришелец. — Как, вы меня в самом деле не знаете?.. Я зять Гальярдо, а эта сеньора — его супруга.

Кармен оглядывала грязный двор. Издали, сквозь толщу кирпичных стен, доносилась музыка, вместе с мощным дыханием толпы слышались восторженные крики и возгласы удивления. Мимо ложи председателя проходили квадрильи.

— Где он? — с тоской спросила Кармен.

— Где же ему быть, как не на арене, моя милая, — оборвал ее зять. — Он там, где ему повелевает быть долг. Настоящее безумие притащиться сюда! Во всем виноват мой мягкий характер.

Кармен продолжала беспомощно оглядываться по сторонам, словно и впрямь раскаивалась в совершенном поступке. Что предпринять?

Пожатие руки и родственные узы, которые связывали непрошеных гостей с знаменитым матадором, произвели впечатление, — служитель рассыпался в любезностях. Если сеньора желает дождаться конца представления, она может отдохнуть в доме привратника. Но если ее интересует бой быков, он готов проводить гостей на отличные места, хотя они и не запаслись билетами.

Кармен вздрогнула, услышав это предложение. Увидеть бой быков?.. Нет, нет! Превозмогая себя, она с трудом добралась до цирка и теперь, пожалуй, даже раскаивается в этом. Но присутствовать при схватке Хуана с быком выше ее сил. Она никогда не видела мужа на арене. Лучше остаться здесь и ждать, пока хватит сил.

— Ладно! — смирился шорник. — Мы останемся здесь, хотя непонятно, что мы будем тут делать, стоя перед конюшнями.

Со вчерашнего дня муж Энкарнасьон, согласившийся сопровождать невестку, терпеливо переносил стенания и слезы женщины, потерявшей от страха голову.

В субботу в полдень Кармен привела зятя в кабинет Гальярдо и заявила, что едет в Мадрид. Решено: она не может больше оставаться в Севилье. Уже неделя, как она не спит по ночам, рисуя себе ужасные картины. Женским чутьем она угадывает приближение роковой опасности. Ей необходимо быть подле мужа. Кармен не отдавала себе ясного отчета, с какой целью едет в Мадрид и чего добьется этой поездкой, но она страстно желала одного — во что бы то ни стало увидеть Хуана, веря, что одна ее близость парализует опасность, грозящую любимому человеку.

Это был ад, а не жизнь. В газетах она прочла о крупном поражении, которое потерпел Хуан в предыдущее воскресенье на мадридской арене. Зная профессиональное тщеславие мужа, Кармен понимала, что он никогда не примирится с неудачей. Он пойдет на любые безумства, лишь бы вновь завоевать поклонение толпы. Это намерение угадывалось между строк в последнем полученном от него письме.