Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок

Наделив отвратительными, гротесково подчеркнутыми чертами этих трех персонажей, Аларкон, конечно, не мог не понимать, что его сатирические розги достаточно длинны, чтобы, нанося удар по трем представителям власти, задеть и самое власть, весь старый порядок, царивший в Испании еще так недавно. Критическая оценка старорежимной Испании, символизируемой треугольной шляпой, в повести Аларкона несомненна, как несомненна и консервативность его воззрений в этот период. Противоречие здесь чисто мнимое. Как бы ни относился к прошлому Аларкон, он уже ясно сознавал, что оно ушло безвозвратно. Понимание этого лишает его исторического оптимизма, ибо пришедшие на смену людям старого режима «юнцы-конституционалисты» явно не внушают ему доверия: в свое время превратив треуголку, «бедный принцип власти», о котором Аларкон вспоминает не без элегической грусти, в наряд для скомороха, они теперь (то есть в 1874 г., накануне реставрации Бурбонов) сами к этому принципу взывают и не прочь вновь водрузить треуголку на голову представителю государства. Но вместе с тем понимание неотвратимости происшедших перемен позволяет ему, поднявшись над своими политическими пристрастиями, признать, что в милом его сердцу прошлом были не только благородные дворянки, вроде доньи Мерседес, милосердные пастыри, подобные епископу, и гордые, мужественные, но отнюдь не напоминающие современных «смутьянов» Лукасы и Фраскиты, но также и коррехидор с его присными, инквизиция, майораты и вообще немало такого, чему история вынесла приговор суровый, но справедливый. Отсюда и возникает в повести тот особый взгляд на прошлое, который один из исследователей метко назвал «иронической нежностью». Вместе с добродушным юмором в обрисовке народных персонажей и разговорной интонацией всего повествования эта «ироническая нежность» создает своеобразную стилистическую атмосферу повести Аларкона. Жанровая картинка, вставленная в историческую раму, обрела подлинную масштабность и перспективу, позволившие за анекдотической историей мельничихи и коррехидора рассмотреть глубинные социальные процессы, происходившие в стране. В этом именно, а не только в жизненной достоверности описаний и обнаруживается реализм повести.

Прошлое Аларкон сумел оценить более или менее справедливо; разобраться в смысле процессов, происходивших у него на глазах, ему не позволили его консервативные воззрения. Три романа, появившиеся после «Треугольной шляпы», — «Скандал» (1875), «Дитя на шаре» (1880) и «Блудница» (1883), — написаны в жанре «тенденциозного» романа, откровенно и прямо направлены против всех тех явлений, которые Аларкон связывал с «тлетворным» влиянием революции. Ни повествовательное мастерство, ни громкая слава создателя «Треугольной шляпы» не спасли эти произведения: первые два из них получили весьма суровую оценку современной критики, а выход третьего был встречен заговором молчания. Реакционная идея убила реалистическое искусство Аларкона. Он навсегда отошел от литературной деятельности.

4

Почти одновременно с «Треугольной шляпой», в том же 1874 году, на книжных прилавках Мадрида появился первый роман Хуана Валеры «Пепита Хименес».

К моменту выхода в свет этой книги Хуан Валера (1824–1905) был уже маститым литератором и видным дипломатом. Он родился в небольшом городке Кабре (провинция Кордова), в обедневшей аристократической семье, получил блестящее домашнее воспитание и пополнил его в привилегированных учебных заведениях Малаги и Гранады. Родственные узы, связывавшие его с видными общественными деятелями и литераторами-романтиками Антонио Алькала Гальяно и Анхелем де Сааведрой, герцогом де Ривасом, открыли перед юношей двери светских салонов в столице, а затем и путь к дипломатической карьере. В качестве дипломата Валера побывал в Неаполе, Лиссабоне, Рио-де-Жанейро, Дрездене, России, а позднее, уже в конце жизни, в Брюсселе, Вашингтоне и Вене. В промежутке между двумя циклами дипломатической деятельности он дважды избирался в кортесы от «Либерального союза» и, в отличие от многих своих коллег по партии, сохранил до конца своих дней веру в прогрессивное развитие общества.

По своим философским, религиозным, эстетическим воззрениям Валера напоминал скорее писателя эпохи Возрождения, чем человека своего века. Ему была близка ренессансная идеалистическая философия, в частности неоплатонизм с его пантеистическими тенденциями. Тем же языческим пантеизмом и гуманистическими идеалами свободомыслия пронизаны и его религиозные взгляды. Постоянно подчеркивая свою верность католицизму, Валера тем не менее был бесконечно далек от того традиционного, догматического исповедания веры, которое на протяжении веков господствовало в Испании и определяло собой пафос произведений Фернан Кабальеро и последних романов Аларкона.