Треугольная шляпа

— Нечего мне слушать! Немедленно убирайтесь вон, сеньор коррехидор!.. Убирайтесь, или я за себя не ручаюсь!

— Что такое?

— То, что вы слышите! Моего мужа нет дома, но я сама заставлю вас уважать наш дом. Убирайтесь туда, откуда пришли, если не желаете, чтобы я собственными руками опять столкнула вас в воду!

— Детка, детка! Не кричи так, ведь я не глухой!.. — воскликнул старый развратник. — Ведь я здесь не просто так!.. Я пришел освободить Лукаса, которого по ошибке задержал деревенский алькальд… Но прежде всего обсуши мое платье… Я промок до костей!

— Говорят вам, убирайтесь!

— Молчи, дура!.. Что ты понимаешь? Смотри… Вот назначение твоего племянника… Разведи огонь, мы поговорим. А пока платье сохнет, я устроюсь на этой кровати…

— Ах, вот оно что! Теперь мне понятно, зачем вы пришли! Теперь мне понятно, зачем вам понадобилось схватить моего Лукаса! Теперь мне понятно, почему у вас в кармане назначение моего племянника! Святые угодники! Ишь ведь что вообразил обо мне этот урод!

— Фраскита! Не забывай, что я коррехидор!

— А хоть бы и сам король! Мне-то что? Я жена своего мужа и хозяйка у себя в доме! Думаете, я боюсь коррехидоров? Я найду дорогу и в Мадрид и на край света, я найду управу на старого греховодника, который позорит свое высокое звание! А главное, завтра же пойду к вашей супруге…

— Ни в коем случае! — завопил коррехидор, не то теряя терпение, не то меняя тактику. — Ни в коем случае! Я тебя застрелю, если увижу, что ты не слушаешь никаких резонов.

— Застрелите? — глухо прозвучал в ответ голос сеньи Фраскиты.

— Да, застрелю… И за это мне ничего не будет. Я ведь предупредил в городе, что этой ночью буду занят поимкой преступников… Ну же, не упрямься… и полюби меня… ведь я тебя обожаю!

— Застрелите меня? — повторила наваррка, закладывая руки за спину, а всем телом подаваясь вперед, словно готовясь кинуться на своего противника.

— Если будешь упорствовать, то застрелю и избавлюсь от твоих угроз… и от твоей красоты, — отвечал перепуганный коррехидор, вытаскивая пару карманных пистолетов.

— Ах, еще и пистолеты? А в другом кармане назначение племянника? — покачивая головой, проговорила сенья Фраскита. — Ну что же, сеньор, у меня выбора нет. Обождите минуточку, я только пойду разведу огонь.

С этими словами она стремительно бросилась к лестнице и в три прыжка очутилась внизу.

Коррехидор взял светильник и пошел за мельничихой, боясь, что она ускользнет от него, но так как он спускался очень медленно, то у порога кухни столкнулся с наварркой, которая уже возвращалась назад.

— Значит, ваша милость собирается меня застрелить? — воскликнула эта неукротимая женщина, отступая на шаг. — Ну коли так, защищайтесь! Я готова.

Сказав это, она прицелилась в него из того самого внушительного мушкета, который играет столь значительную роль в нашей повести.

— Брось мушкет, несчастная! Что ты делаешь! — вскричал коррехидор, полумертвый от страха. — Ведь я же с тобой пошутил… Гляди… пистолеты и не заряжены. Зато назначение — сущая правда… Вот оно… На, держи… Дарю его тебе… Оно твое… Даром, совсем даром…

И, дрожа всем телом, он положил его на стол.

— Вот и хорошо! — заметила наваррка. — Завтра оно мне пригодится, чтобы развести огонь и приготовить мужу завтрак. От вас мне ничего не надо. Если мой племянник и приедет из Эстельи, так только для того, чтобы сломать вашу мерзкую руку, которой вы расписались на этой паршивой бумажонке! Вон из моего дома! Слышите? Марш! Марш! Живо! А то как бы я не вышла из себя!

Коррехидор ничего ей не ответил. Он вдруг сделался белым, почти синим, глаза у него закатились, лихорадочная дрожь сотрясала все его тело. Затем челюсти его стали выбивать дробь, и, не выдержав нервного потрясения, он рухнул на пол.

Ужас, который он испытал в воде, отвратительное ощущение прилипшей к телу мокрой одежды, бурная сцена в спальне, страх, охвативший его, когда он стоял под наведенным на него мушкетом наваррки, — все это подкосило хилого старикашку.

— Умираю! — бормотал он. — Позови Гардунью!.. Позови Гардунью, он должен быть там… в овражке… Мне нельзя умереть в этом доме!..

Больше он ничего не мог выговорить. Глаза у него закатились, и он вытянулся, как покойник.

«А если он и в самом деле умрет? — мелькнуло у сеньи Фраскиты. — Ведь ужасней ничего не может быть. Что я буду с ним делать? Что станут обо мне говорить, если он помрет? Что скажет Лукас?.. Как я смогу оправдаться, раз я сама отворила ему дверь?.. Нет! Нет! Я не должна оставаться с ним здесь. Я должна отыскать мужа. Я на все пойду, только бы не погубить своей чести!»

Приняв это решение, она бросила мушкет, кинулась в конюшню, отвязала ослицу, кое-как оседлала ее, отворила ворота, одним прыжком, несмотря на свою дородность, вскочила в седло и поскакала к овражку.

— Гардунья! Гардунья! — еще издали стала кричать наваррка.

— Я здесь! — ответил наконец альгвасил, появляясь у изгороди. — Это вы, сенья Фраскита?

— Да, это я. Беги на мельницу и помоги своему хозяину, он умирает!..

— Что вы говорите? Не может быть!

— Мне не до шуток, Гардунья…