Треугольная жизнь

– Ой, Боренька, какой букет! Ой, не надо, у меня руки в селедке… Сколько же мы не виделись?

– Пять лет… Пять долгих лет… Я провел их на чужбине, прикованный к компьютеризированной американской галере!

– Но выглядишь ты неплохо! После галеры… – поддел Олег Трудович.

– К столу, к столу! – призвала Катя.

Выпили за встречу. Потом за дружбу. Потом за детей. Потом за родителей. Потом – отдельно – помянули Бориса Исааковича.

– Был на могиле?

– Бедный дед, так хотел быть Болконским! Он в молодости даже к логопеду ходил, чтоб не картавить. Зря. Болконский-то наверняка грассировал…

– А мы тебя на похороны ждали.

– Не смог. Был оклеветан врагами. Оказался невыездным, как при коммуняках. Кстати, должен заметить. Statue of Freedom, статуя Свободы – дама весьма строгая, и под хламидой у нее, как у копа, наручники и кольт девятого калибра…

Выяснилось, по приезде в Штаты Борька устроился в одну фирму, организованную старинным папашиным пациентом. Фирма как фирма – занималась продажей дизельного топлива. Слабинзон был на побегушках и в тонкости бизнеса не посвящался. Это его и спасло. Оказалось, хитромудрый эмигрант, изощривший ум в чудесах советской торговли, придумал следующую махинацию: горючее покупалось будто бы для отопительных систем в домах, а на самом деле тайком продавалось бензоколонкам. В чем профит? В том, что разная такса на прибыль. Разница – в карман.

– Но в Америке уйти от налога – то же самое, что в России – от политики. Вывели в наручниках. Впоследствии моя полная невиновность была доказана… И теперь вы имеете дело не просто с жалким эмигрантом, но с гражданином Соединенных Штатов Америки. И чтобы выручить меня, к вашему сведению, президент может послать в любую точку планеты эскадрилью или даже эскадру!

Сказав это, Слабинзон выложил на стол из бокового кармана синюю книжечку с золотым затейливым тиснением:

– Вот он – мой молоткастый!

Некоторое время супруги Башмаковы уважительно рассматривали и листали многостраничный паспорт.

– А теперь ты чем занимаешься? – спросила Катя.

– Хищением российской собственности в особо крупных размерах. Я – похититель мозгов. Шутка.

Потом Катя осталась прибирать на кухне, а они переместились к аквариуму.

– Ого! – восхитился Борька. – Это правильно. Нервы надо успокаивать. Хроническая усталость – болезнь века. Берет джентльмен свою золотую карточку в зубы и с Эмпайр-билдинга – прыг даун и – все!

– А ты давно в Москве?

– Две недели.

– И не звонил, мерзавец!

– Сначала – дело. Я же дедову квартиру продавал. Спасибо Изольде Генриховне – сберегла жилплощадь.

– Продал?

– Продал. Охренеть можно! В Москве квартиры дороже, чем в Чикаго. Библиотеку жалко. Купил какой-то новый русский, который, по-моему, кроме «Муму», ничего не читал. Архив дедов я отволок в Подольск. Сказали спасибо! А рукопись про генерала Павлова отнес в военно-историческое издательство. Сначала вообще брать не хотели. Я говорю: «Как вам не стыдно? Человек всю жизнь писал!» Что ты думаешь? Взяли. Тысяча долларов – и через полгода книжка выйдет.

– Маловато – тысяча долларов. Все-таки Борис Исаакович столько лет писал…

– Тапочкин, ты меня не понял. Не они мне, а я им тысячу долларов заплатил. Но я тебе самого главного еще не рассказал. Валентину помнишь?

– Какую Валентину?

– Ну, Валькирию!

– Конечно.

– Я ее нашел.

– Да ты что!

– Да. Позвонил – и через полчаса она была у меня. Легкий ужин в «Метрополе». Красочный рассказ о суровой реальности американского изобилия. Сувенир с тонким парижским запахом, заточенным в хрусталь. И недоступное женское тело призывно распахивает объятья нижних конечностей! Ты знаешь, я разочарован: в русских женщинах есть какая-то имперская неповоротливость… Потом она плакала, отталкивала деньги и говорила, что совершила страшную ошибку, отказавшись выйти за меня замуж. Говорила, что готова все бросить и уехать со мной в Америку. Но я уже возил в Америку ковры – один убыток…

– А ведь ты врешь, Слабинзон! – засмеялся Башмаков.

– Вру, – легко согласился Борька. – Все было совсем не так. Я ждал ее у подъезда. Вечером. С букетом цветов. Наконец она появилась – в каждой руке по огромной авоське со жратвой. Толстая, обрюзгшая, а ноги как рояльные тумбы. Лицо искажено мукой быта. Увидев меня, она уронила авоськи и бросилась на шею. Сказала, что муж без работы, у сына – коклюш, а у дочери понос, что хозяин уже готов выставить их на улицу за неуплату. И что за сто долларов она будет моя вся без остатка…

– Опять врешь!

– Какой ты привередливый, Тунеядыч! Ладно, рассказываю, как было на самом деле. Я позвонил. Детский голос сообщил, что папа на службе, а мама – в детском саду. Ты представляешь, она работает в том же самом детском саду! Я уже гражданин Соединенных Штатов, вместо Советского Союза куча независимого дерьма, а она в том же детском саду! Муж, разумеется, тот же самый! Кстати, это долбаное русское постоянство и привело к застою… Я приехал в тихий час. Она меня узнала сразу и бросилась на шею…

– Врешь!