Трэвис

Он наблюдал за мной, его собственное учащенное дыхание смешивалось с моим, несмотря на то, что, как я предполагала, он стоял почти неподвижно на этом патио, по крайней мере, некоторое время. Он выглядел таким чертовски уязвленным, когда это меня обманом вынудили нелепо говорить о клещах и опоссумах с человеком, на которого я хотела произвести впечатление. Что… действительно звучало… ну, смешно. Мои губы задрожали, а потом я рассмеялась внезапным хохотом, похожим на икоту.

Трэвис настороженно посмотрел на меня, напряженно и озабоченно улыбаясь.

Я зажала рот рукой и снова рассмеялась.

Боже мой, все это так нелепо.

Быть в этом доме. То, как Трэвис Хейл смотрел на меня, как будто одновременно надеясь, что мой гнев исчез, и он сорвался с крючка, а также как будто он подумывал позвонить, чтобы меня арестовали. Эта поездка сюда. Я была на самом деле нелепа. Это платье, которое я не могла себе позволить, но купила в любом случае, чтобы произвести впечатление на какого-то мужчину, который, скорее всего, все равно увидит меня нелепой.

Черт, вся моя жизнь была одним нелепым звеном в нелепой цепи событий.

Я смеялась так сильно, что слезы защипали мне глаза.

А наверху была бильярдная. Бильярдная!

В квартире, где мы оставались дольше всего, жила бездомная проститутка по имени двузубая Трина, которая спала в дверях нашего дома. Я делала ей бутерброды, когда у нас было достаточно еды, и сидела с ней, пока она их жевала.

Я смеялась и смеялась.

И какая-то абсурдная часть меня скучала по Трине и беспокоилась, что больше некому делать ей бутерброды, потому что я была здесь, в штате Мэн, лгала о своей любви к опоссумам человеку, в семейном доме которого была бильярдная.

— Хейвен, — сказал Трэвис, и было что-то в его тоне, что-то невероятно нежное, как будто, хотя я не понимала, что со мной происходит, и, возможно, он тоже, он узнал чувства, стоящие за этим.

Как это может быть правдой? Он не мог. Не шериф Хейл, который вырос в виртуальном Мейберри на берегу озера, окруженный любовью, семьей, историей и долбаной черникой, созревшей для сбора.

— Хейвен, — повторил он тем же нежным тоном, подходя еще ближе, отнимая мои руки ото рта и прижимая их к бокам.

Мой смех стих, плечи опустились.

— Я осел, — сказал он.

— Знаю, — ответила я, задыхаясь.

Он кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на печаль.

— Все знают, — сказал он. — В городе есть общее согласие по этому поводу.

Мое сердце сжалось. Смех затих.

Вдох… Выдох… Вдох… Выдох.

Он был ослом. Но в то же время и не был.

— Опросы были проведены, — продолжал он. — Графики составлены. Ведутся споры о величине…

— Заткнись, — сказала я, прижимаясь губами к его губам.

На мгновение мы оба застыли, открыв глаза и потрясенно глядя друг на друга, как будто внезапно оказались на другой планете. А затем, словно от удара молнии, он застонал, притягивая меня ближе и идеально прижавшись своим ртом к моему. Я встретила его стон своим собственным, чувство, которое я могла назвать только облегчением, закручивалось во мне спиралью. Поцелуй стал глубже. Каждая частичка странного, тревожного гнева, печали и замешательства, которые были мгновениями раньше, исчезли, когда его жар окутал меня, его запах добавил опьянения. Наши языки встретились, проверяя друг друга, а затем сплелись, как будто наши тела уже знали друг друга и праздновали это долгожданное воссоединение.

Он провел пальцами вниз по моей спине, прослеживая завязки моего платья, заставляя меня дрожать, ощущения текли по каждой части моего тела.

Потяни их. Обнажи мое тело. А затем накрой его своим.

Что со мной происходит?

Он погладил мой язык своим, огонь побежал по моим венам, каждая клеточка ожила.

Вот на что похожи наркотики. Вот почему люди возвращаются, возвращаются и возвращаются, делая все, что должны, и все, что не должны, чтобы это чувство длилось вечно.

Я сжала ноги вместе, и Трэвис издал низкий горловой рык. Я почувствовала его вибрацию, и это заставило мое возбуждение взлететь выше, на такой уровень, где гравитации больше не существовало.

Я крепче прижалась к нему, чтобы не уплыть. Он был твердым везде — его руки, грудь, член, который набух и теперь прижимался к моему бедру. Я наклонилась ближе к нему.

— Хейвен. Боже. — Он слегка отстранился, и я обмякла на нем, чувствуя нужду, как вне моего тела, так и глубоко внутри него, осознавая каждую часть себя, особенно те части, которые покалывали, пульсировали и молили об облегчении.

Меня никогда так не целовали.

— Мы не должны… — сказал он хриплым, отчаянным голосом, отступая еще дальше, оглядываясь по сторонам. Я встретилась с ним взглядом.