Трэвис

— Мистер Ким, владелец магазина, кричал и ругался. Я изо всех сил старалась не заплакать, но меня трясло, я была так напугана. Он провел меня через квартал вверх по улице к двери, и женщина, ростом всего четыре с половиной фута, ответила, и он сказал: «Вот, эта маленькая воровка пыталась украсть одну из наших дынь. Разберись с ней». — Я снова мягко улыбнулась. — Она повела меня на крышу своего здания, и она не выглядела сумасшедшей, так что я последовала за ней. И там у нее был такой сад! Все эти идеально организованные растения и цветы в деревянных ящиках, покрывающие каждый квадратный сантиметр крыши. Это было удивительно. Я никогда не видела ничего столь прекрасного. Она сказала мне, что если я проведу следующий час, выкапывая картошку из земли, я отработаю свой долг, и она отправит меня домой с дыней.

— Это было мило, — сказал он.

— Да. Да, она была доброй. И она, и ее муж. — Я прочистила горло, когда последнее слово моего заявления вышло нечетким от эмоций.

— Что с ними случилось? — спросил Трэвис.

Я глубоко вздохнула, удивленная тем, что мне все еще больно говорить о Кимах, что шрам, который оставила после себя их потеря, все еще иногда тянет.

— Мистер Ким умер от сердечного приступа, когда я училась в средней школе, а миссис Ким вернулась в Южную Корею, где у нее была семья. Я посылаю ей открытки.

— Но у нее нет постоянного адреса, по которому она могла бы писать тебе, — сказал он.

Я не смотрела на него.

— Нет. Пока нет.

— Сколько тебе было лет, когда она уехала?

— Шестнадцать.

— А сад?

Я сделала паузу.

— Хозяин дома разрешил ему остаться, даже после того, как Кимы уехали. Я пересадила несколько растений в горшки и привезла их домой. И я пыталась сохранить сад, но на уход за садом необходимо много времени, сил и денег, и я… ну, он погиб. Сначала это было медленно, и у меня была надежда, но потом… потом, в один день, он, казалось, увял, весь сразу.

— А те, которые ты принесла домой? — спросил он, его тон был мягким.

Я сделала паузу, острая боль пронзила меня.

— Ну, они тоже в конце концов погибли. — Позже.

— Мне жаль, — сказал он, и сочувствие в его голосе было настолько явным, что у меня в горле образовался комок.

Я изобразила, как надеялась, светлую улыбку и пожала плечами.

— В любом случае, садоводство больше не представлялось возможным, но я нашла работу в магазине здорового питания. Он находился на другом конце города, поэтому мне приходилось ездить на трех автобусах туда и обратно каждую смену. Но… как я уже сказала, у нас не было таких магазинов в моем районе, да мы и не могли позволить себе такую еду. Даже с учетом скидки для сотрудников в магазине здорового питания, я все равно покупала продукты по акции. Я получила эту работу и смогла приносить домой фрукты и овощи… яйца… так что поездка стоила того. — Сытная еда того стоила. Пища, которая делала нас здоровыми и сильными, а не больными и постоянно голодными. Еда, без которой я иногда обходилась, чтобы мой худой младший брат мог расцвести.

Группа остановилась перед кабинкой, которая, по всей видимости, была кабинкой Клариссы: небольшое помещение закрывала богатая бархатная синяя штора, на ткани были нашиты золотые луны и звезды. Мы с Трэвисом присоединились к очереди.

— Кто первый? — спросил Берт, и хочу заметить, что его слова были заметно невнятными.

— Я пойду! — сказала Бетти, отодвигая занавеску и неуверенно направляясь внутрь.

Трэвис поднял брови и посмотрел на меня, а я рассмеялась, тяжесть воспоминаний о Кимах и саде на крыше, который погиб, растворилась в солнечном тепле и легком дурманящем эффекте плохого пива.

Темная мужская голова с идеальными волосами появилась в поле зрения, возвышаясь над небольшой группой, с которой шел мужчина.

Гейдж вышел из толпы, женщина рядом с ним что-то сказала и положила руку на его руку. Он остановился и мгновение слушал ее, а потом его глаза встретились с моими.

Я улыбнулась, и он тоже, несмотря на то, что женщина продолжала болтать, не обращая внимания ни на что, кроме него. Взгляд Гейджа переместился на Трэвиса, и он слегка приподнял подбородок. Его брови нахмурились, когда он посмотрел на нас двоих.

Я также почувствовала на себе взгляд Трэвиса и посмотрела в его сторону. Казалось, он о чем-то задумался. Но потом его выражение лица прояснилось, он наклонился ко мне, и дыша мне в ухо, сказал:

— Смотри на меня с обожанием, Хейвен.

— Что?

— Смотри на меня так, будто я единственный мужчина на этом фестивале.

Я моргнула, наклонив подбородок, наши лица оказались близко, золотисто-карие глаза ловили солнечный свет, и он улыбался своей ленивой улыбкой. Я смотрела, завороженная, и вдруг мне показалось, что он действительно единственный мужчина на этом фестивале. Я сглотнула и перевела взгляд с этих завораживающих глаз на Гейджа, его брови еще больше нахмурились, пока он наблюдал за нами. Женщина, разговаривавшая с ним, похлопала его по руке, как будто он забыл ответить или прокомментировать что-то, что она сказала. Гейдж вздрогнул, ответил ей, и, очевидно, удовлетворенная, женщина продолжила говорить.