— Боже, как приятно, — сказала она, заходя дальше и руками размахивая воду по бокам. Я улыбнулся, покосившись на нее, когда она присоединилась ко мне.
Мгновение мы стояли вместе, глядя на озеро, руки Хейвен продолжали безмятежно двигаться.
— Это место — просто мечта, — вздохнула она.
— Не всегда, — сказал я.
Она перевела взгляд на меня, наклонив голову в ответ на то, что услышала в моем тоне.
Но я не хотел говорить об этом. Не сейчас. Не тогда, когда заходящее солнце заставляло воду вокруг нас мерцать, как золото. Не тогда, когда это был такой хороший день, если не считать инцидента с мошенницей, известной как Кларисса. Не тогда, когда Хейвен была рядом со мной практически без одежды.
— Я просто имею в виду, что ни один город не идеален.
Она сделала паузу в раздумье, прежде чем отвести взгляд.
— Да. Думаю, что это так. В конце концов, здесь живут люди. Но какие бы
Я взял руку Хейвен в свою, ступая глубже в воду. Она оказала небольшое сопротивление.
— Не слишком далеко, — сказала она с хриплым смешком.
— Я с тобой, — сказал я. — И не позволю тебе утонуть.
Она остановилась лишь на мгновение, а затем сделала следующие несколько шагов вместе со мной, пока вода не стала доходить ей до пояса.
— Видишь? Ты все еще можешь видеть свои ноги на дне.
Она кивнула.
— Да. Вода такая прозрачная. — Она набрала немного воды той рукой, которая не держала мою, и провела ею по своим рукам и плечам. — Ах, как приятно, — пробормотала она.
Я потянул ее чуть дальше, и она рассмеялась.
— Уже достаточно глубоко.
— Еще несколько шагов. Здесь я помогу тебе. — Я отпустил ее руку и быстро приблизился, обняв ее за талию и притянув к себе, когда шагнул вперед, с небольшого обрыва, который был прямо впереди. Она засмеялась, толкнув меня в грудь, но затем быстро обвила руками мою шею, когда поняла, что может коснуться дна только на цыпочках.
На ее лице отразилось удивление, затем короткая вспышка страха, и ее руки притянули ее еще ближе ко мне.
— Ты обманул меня, Трэвис Хейл.
Как, почему и когда, я не был точно уверен. Но чувствовал себя сбитым с толку, как будто она сделала что-то нарочно, чтобы заставить вещи, меня —
— Да, но сделал это только потому, что хотел, чтобы ты прочувствовала воду. Я хотел, чтобы ты испытала, каково это — плавать. Я не отпущу тебя, обещаю. Я держу тебя.
Она раздраженно посмотрела на меня, но страх, казалось, исчез, и через мгновение она откинула голову назад, позволяя воде плескаться вокруг ее плеч, пока мы вместе покачивались в воде.
Мой взгляд упал на ее грудь, ее небольшое округлое декольте, едва виднеющееся над водой, ее живот, прижатый к моему. Боже, как это было приятно. Она была теплой, мягкой и скользкой, и мне потребовалось все мое мужество, чтобы не опустить голову и не поцеловать эту сладкую ложбинку между ее грудей, не провести языком по выпуклостям, не провести губами по ее ключице. Я пульсировал, становясь все тверже. Моя кровь становилась все горячее.
Хейвен наклонила голову вперед, ее глаза встретились с моими. Ее лицо было так близко, как тогда, когда мы впервые поцеловались. Только это было при тусклом освещении и так неожиданно, что у меня не было возможности рассмотреть ее вблизи, разглядеть детали ее лица… Почти невидимые тонкие волоски, которые делали ее кожу похожей на бархат, темные крапинки в ее кофейных глазах, идеальный изгиб ее лука купидона и маленькая родинка на левой щеке, размером едва ли с кончик ручки.
Мое дыхание стало прерывистым, тело реагировало на мягкое прикосновение ее кожи и на то, как она прижималась ко мне. Выбившийся локон попал мне в глаз, заставив прищуриться и рассмеяться от неожиданности.
— Эти волосы, — сказал я, поднимая одну руку и безуспешно пытаясь заправить его за ухо, — чудо.
— Это проклятие, — пробормотала она. Я попытался еще раз заправить локон, на этот раз он послушался, но, вероятно, ненадолго. Я позволил своим пальцам погладить ее шелковистую щеку. Ее глаза вспыхнули, и я увидел в ее глазах тот же жар, который, должно быть, был в моих собственных. Я чувствовал, как ее сердце бьется у моей груди, и заметил, что ее дыхание сбилось. — Это пошло от моего отца, я полагаю, потому что волосы моей мамы были настолько прямыми, насколько это возможно, — сказала она, отводя взгляд, — хотя это мог быть любой мужчина. Моя мама никогда по-настоящему не была моногамной.