Тревожная служба

Да, гитлеровское командование хорошо понимало важность ледовой трассы, ее значение для Ленинграда и войск фронта. Фашисты сразу же обрушили на дорогу значительные силы авиации, а через некоторое время стали обстреливать ее из Шлиссельбурга.

"Юнкерсы", "хейнкели", "мессершмитты", "Дорнье" днем и ночью бомбили, обстреливали трассу из пушек и пулеметов, гонялись не только за колоннами, но и за отдельными машинами. Не могу не рассказать об одном эпизоде, свидетелем которого я был.

...Небо разрывали длинные очереди авиационных пушек и пулеметов, надсадно ревели моторы. Решив, что неподалеку завязался воздушный бой, я выбежал из землянки. Но увидел совсем другое.

Немыслимыми зигзагами по льду мчалась грузовая машина. А сверху ее расстреливали два вражеских самолета.

Открыли огонь наши зенитчики, но, к сожалению, был он слаб и не причинял фашистам никакого вреда.

- Жми, браток, жми! - кричали собравшиеся на берегу, словно тот, кто сидел за рулем, мог услышать их.

Гитлеровцы неистовствовали, но водитель, ловко маневрируя, все же оставил их с носом. Машина вылетела со льда озера на берег, под защиту заснеженных елей.

Мы окружили вылезшего из кабины человека. Это был Максим Емельянович Твердохлеб, водитель передового на трассе 390-го автобатальона 17-й автотранспортной бригады. Несмотря на трескучий мороз, с его лица градом катился пот. Он долго не мог выговорить и одного слова. Все смотрел и смотрел в уже начинавшее темнеть небо, словно ожидал новой атаки.

- Что везешь, друг? - спросил я у водителя.

- Мандарины, товарищ лейтенант, - ответил Твердохлеб, утирая рукавицей лицо. - Ребятишкам. Новый год ведь завтра. Из Грузии пришли мандарины-то. Он опять посмотрел на небо и докончил: - Мог бы и но довезти...

Машина дотянула до берега чудом. Пули изрешетили ветровое стекло, дверцы, борта, передние колеса, радиатор, разбили руль. Мы насчитали около пятидесяти пробоин и только потом узнали, что водитель был ранен. А нам он даже и виду не подал.

Максим Емельянович Твердохлеб здравствует и поныне. Земной поклон этому удивительно храброму и скромному человеку!

Бомбардировочными налетами и штурмовыми ударами фашисты не раз пытались парализовать движение на ледовой трассе. Но истребительная авиация Ленинградского фронта и Краснознаменной Балтики надежно охраняла небо Ладоги. Достаточно сказать, что за период действия Дороги жизни было сбито свыше пятисот самолетов противника.

Не раз и не два воздушные бои происходили на моих глазах. Мне приходилось брать в плен вражеских летчиков, выбрасывавшихся на парашютах из горящих самолетов. Пока с них не сбили спесь, гитлеровцы вели себя нагло. Помнится, одного из асов, увешанного орденами и медалями, пограничники привели в землянку, чтобы перевязать рваную рану на лбу.

- Что вы уцепились за эти болота, леса, за Ладожское озеро? - визгливо кричал фашист. - Москва давно пала. Ваше правительство бежало на Камчатку. Мы уже победили...

Свою тираду он закончил категорически:

- Сдавайтесь в плен!

В землянке раздался такой хохот, что немец даже вздрогнул. Пограничник-украинец, охранявший пленного, покрутил у виска пальцем и совершенно серьезно сказал:

- Хлопцы, а хриц так перелякався, що того - з глузду зъихав!

- Что? - не понял фашист. - Что он сказал?

- Он сказал, что ты, фриц, перепугался, как паршивый щенок, и с ума сошел! - перевел санинструктор, делавший перевязку. - Кто же в плену в плен берет?

Снова раздался хохот - теперь еще громче.

Когда фашистских летчиков стали сбивать над Ладогой все чаще и чаще, они уже не кричали о победе и, завидев приближавшихся к ним пограничников, покорно поднимали руки.

Господство авиации противника над Ладогой было недолгим.

За пять месяцев зимы и весны по ледовой дороге было доставлено в Ленинград более 360 тысяч тонн грузов, вывезено из блокированного города свыше полумиллиона человек нетрудоспособного населения и около 3700 железнодорожных вагонов промышленного оборудования и культурных ценностей.

Зачем я привожу эти цифры?

Чтобы читатель вдумался в показатели работы Дороги жизни - единственной тридцатикилометровой ниточки, связывавшей Ленинград со всей страной, представил себе героизм ладожских шоферов, ремонтников, регулировщиков, медицинских работников, солдат...

Среди других частей и соединений, охранявших небо Ладоги, мужественно дрались с врагом летчики 154-го истребительного авиационного полка. В те годы мне не раз приходилось встречаться с начальником штаба этого полка Николаем Федоровичем Минеевым (ныне полковник авиации в отставке, живет в Ленинграде). Он приезжал к нам, пограничникам, всякий раз, когда мы захватывали в плен сбитых фашистских летчиков.

- А ну-ка, покажите мне, пожалуйста, "сверхчеловеков", - шумно просил Н. Ф. Минеев. - Кое о чем потолковать надо...