Кроме меня на мостике находился ещё помощник командира корабля, пожилой офицер, бывший моряк торгового флота, призванный из запаса. Ему, вероятно, давно уже осточертели якорные вахты, тем более ночные — собачьи вахты, как называют их старые моряки. Подняв воротник тулупа, он подремывал стоя. На вопросы мои отвечал с такой неохотой, что я скоро перестал обращаться к нему.
Двое сигнальщиков наблюдали за морем, изредка негромко переговариваясь. Казалось, что на корабле бодрствовали сейчас только мы. Но я знал: третья часть личного состава дежурит на боевых постах, возле машин и механизмов, возле пушек и пулеметов. Особо ответственную вахту несли радисты. Они держали связь с кораблями дозора и со штабом. Сюда, к нам, должны были поступать все сообщения о морских диверсантах. Но сообщений не поступало. Всё было спокойно. Даже слишком спокойно. И это волновало меня. Я чувствовал себя так, как человек с завязанными глазами, который знает, что его должны ударить, но не видит, откуда и когда удар будет нанесен.
Наша размеренная, ставшая привычной за последнее время жизнь, внешне однообразная, но наполненная непрерывным ожиданием, окончилась разом. Кончилось прицеливание — грянул выстрел.
О выстреле — это для образности. А на деле было так. Издалека докатился до тральщика приглушенный звук взрыва. Эхо несколько раз повторило его, и трудно было понять, с какой стороны он пришел.
Матросы-сигнальщики схватились за бинокли. Помощник командира замер как изваяние, отвернув воротник тулупа. Даже на цыпочки приподнялся прислушиваясь.
Через несколько минут далекий гул повторился.
— С моря, — сказал помощник.
Хорошо, если так! Но я вовсе не был уверен в этом. А если взрывы раздались в глубине залива, значит — всё! Пошла насмарку вся подготовка. Немцы обманули нас, проникли в базу, и там гибнут сейчас наши корабли, гибнут сотни, а может, и тысячи моряков.
Я никогда не жаловался на своё сердце. Но тогда оно вдруг стиснулось в комок и будто перестало работать. Я хватал ртом воздух, стараясь преодолеть слабость, возникшую во всём теле. Продолжалось это всего несколько секунд — как раз те секунды, когда я соображал, что предпринять.
— Боевая тревога! — скомандовал я. — Сигнальщики, передайте на БО: подойти к борту!
Взрывов было всего два. Новых не слышно. А немцы, конечно, послали в операцию больше судов. В несколько раз больше. Значит, эти суда ещё где-то на подходе! Но где?
По трапу взлетел на мостик радист.
— Товарищ капитан третьего…
— Давайте! — Я выхватил из его рук бумажку. На бланке карандашом крупные буквы. Командир дозорного корабля сообщал время и координаты взрывов, запрашивал, что делать.
Я мысленно повторил координаты, представил место на карте и засмеялся. Самым настоящим образом засмеялся от радости. Помощник посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Я, кажется, подмигнул ему. И скорее — к карте. Да, точно! Немцы не проникли в залив! Взрывы произошли в открытом море, на наших минных полях. Повторяю: на минных полях — это самое важное!
Кто-то тяжело дышал у меня за спиной. Я обернулся. Рядом стоял Астахов. Он выбежал по тревоге без шинели, в меховой безрукавке поверх кителя. Спросил взволнованно:
— Ну?
— Они! — ответил я. — Оставайся здесь, майор! Радируй кораблям дозора: враг появился. Сообщи адмиралу. И сам тут…
— А ты разве…
— В море, навстречу!
С левого борта медленно приближался вызванный мною большой охотник. Я пожал руку Астахова. Он вытащил из кармана пачку папирос, сунул её мне. Я даже не успел поблагодарить. БО поравнялся с тральщиком и почти остановился. Я прыгнул на палубу большого охотника.
Лишь спустя несколько дней, перебирая в памяти всё связанное с нашим прощанием, я вспомнил, что мы с Астаховым впервые говорили друг другу «ты».
Вообще на тральщике должен был остаться не только майор, но и я. Оттуда легче было следить за ходом событий и направлять их. Но я решил, что принесу больше пользы на месте боя. В конце концов, на охотнике тоже есть рация, и я смогу быть в курсе дела. Я не сумел, да и не хотел побороть охвативший меня азарт — другое слово трудно найти. Ведь я уже длительное время занимался этими «морскими дьяволами», но до сих пор не встречался с ними в настоящем бою. Я считал, что направляюсь в самое ответственное и опасное место. Но на войне далеко не всегда можно определить, где опасно.
Двигатели большого охотника работали на полную мощность. Корабль шёл очень быстро. Мы приближались к линии нашего дозора. Я прислушивался. Но взрывы больше не повторялись. Не раздавалось и стрельбы. Это могло означать только одно: остальные немецкие суда ещё не обнаружены.
Несколько раз вспыхивали вдали прожекторы, то в одном, то в другом месте. Лучи шарили по морю и гасли. Мы тоже включили на минуту свой прожектор: сигнальщик заметил что-то подозрительное. Но ему, вероятно, показалось. Поверхность воды была пустынна.
Я очутился по воле случая на том БО, которым командовал старший лейтенант Задорожный. Тот самый Задорожный, чей рапорт о погоне за подводной лодкой мне довелось читать.