Тревожная весна 1918

Артиллерийскими снарядами были зажжены несколько цистерн с бензином и нефтью, горящих огромными факелами, что еще больше увеличило беспорядок и смятение у противника. В огне щелкали патроны, каждый вспыхивал белым, как миниатюрный фейерверк. Дисциплина испарилась. Среди солдат в сером взрывались снаряды, добавляя отчаяния. Среди бегущей толпы скакали всадники, пытаясь развернуть солдат обратно, и время от времени в этом паническом отступлении некоторые и правда пытались сформировать строй, но у этих мелких групп не было ни единого шанса против лавины страха, сметающего большинство. Невооруженным глазом я наблюдал картину жестокого боя. Было видно как станичники, овладели вокзалом и прилегающей окраиной и как они постепенно втягивались в город.

Взбираясь вверх по улицам, они часто работали в рукопашную, ловко действуя клинками и штыками. Винтовки извергали пламя в каком-нибудь метре от целей, а после выстрела казаки использовал их как дубины или кололи врага штыками. Станичники вопили, колотили и пинали, дубасили прикладом и кололи штыком противника, который не мог им отвечать с той же свирепости. Все они охрипли от крика и от того, что дышали дымом и пылью, которые висели в воздухе среди этих узких улочек, где по мостовой текла не вода, а кровь и где мертвые тела использовали, чтобы забаррикадировать каждый проход.

Суровые казаки, как свирепые волки резали красных бойцов, словно жалких овец. Это была дикая и кровавая битва, привычная для донских партизан: рука к руке, чувствуя запах крови врага, которого ты убиваешь; и именно за умение драться так яростно донцов до ужаса боялись в армии противника. Такому не научишь, способность к такой драке либо имеется от рождения в крови, либо ее не будет никогда! Наши продвигались вперед – иногда настолько близко к врагу, что уже не острота оружия, а общий вес человеческих тел давал преимущество. Ножи и сабли резали и кололи, и еще больше партизан карабкались через издыхающих противников, пробиваясь в глубь города.

Тяжелые сабли рубили как мясницкие топоры: один такой удар мог сбить с ног или раздробить череп человека. Другие казаки были вооружены легкими кривыми шашками, которые оставляли рваные раны на головах и плечах врагов. Раненые красноармейцы ползли назад в узкие улочки Новочеркасска, где они пытались найти себе убежище. Раненые жалобно взывали, умоляя товарищей отнести их в безопасное место, но нападающие казаки надвигались теперь слишком быстро, и красным приходилось слишком быстро отступать.

Большевики везде отступали, но временами задерживались на улицах и оказывали упорное сопротивление. Уличные бои проходили часто хаотично. Нередко из-за угла или в зданиях, казаков ждала засада или сторожил пулемет. С последним отчаянным усилием, красногвардейцы упорно цеплялись за местные предметы и подготовленные для обороны опорные пункты. Но все-таки большевики не выдержали дружного натиска казаков и стали спешно покидать Новочеркасск.

Только часов в 8 утра (когда все уже было кончено) к нам, наконец, прибыл 6-ти сотенный полк из "Северной группы". Его командир есаул Климов явился ко мне и доложил, что люди его полка сильно устали, так как, сбившись с дороги, полк всю ночь плутал по степи. Какие "молодцы"! Что еще? Сапоги не того размера и гранаты не той системы?

Хотя к этому времени мы и овладели городом, но, тем не менее, прибытие этого полка было весьма кстати. У нас в резерве уже не было ни одного казака! Две сотни нашего резерва были уже использованы в бою у Хотунка.

Одну сотню прибывшего полка я тотчас же послал в распоряжение коменданта ж/д станции, чтобы не допустить грабежа (там было много вагонов груженных ценным имуществом, вплоть до мануфактуры), а другую поставил гарнизоном в Хотунке. Остальные сотни направил к городу.

Здесь, у окраины, я встретил Походного Атамана и командующего группой. По случаю победы мы взаимно обменялись поздравлениями, а затем решили ехать в город. Как там в песне поется: "Партизанские отряды занимали города…"Это про нас! На всем пути от Фашинного моста до Троицкой церкви жители нас восторженно приветствовали, как своих освободителей. Нас забрасывали цветами, и многие с любопытством спрашивали:

– Кто Вы? Кто освободил наш город?

На это, полковник Денисов и я скромно отвечали:

– Ваш город освободил Походный Атаман, генерал Попов.

Наши слова видимо очень нравились Походному Атаману и он самодовольно улыбался. К большому моему огорчению, мне не суждено было до конца продолжить это триумфальное шествие. Не доезжая Троицкой церкви, меня нагнал ординарец и доложил мне, что начальник северного отряда (заслона) просит меня к телефону. Телефонное сообщение уже было установлено посредством включения в железнодорожную линию.