Тревожное чувство

Папа у меня уютный. Лысый, круглолицый, среднего роста. Его глаза всегда улыбаются, когда он смотрит на меня. Главное воспоминание из детства – мне годика четыре, моя маленькая ладошка в папиной ручище, я в новом нарядном платье, всё время поглаживаю юбку, деловито стучу по асфальту новыми сандаликами, стараясь изобразить цоканье женских каблуков. Папа улыбается, сажает меня на пони, придерживает, пока я катаюсь. Не знаю, как он держался и сделал моё детство таким счастливым, не смотря на все трудности и безденежье. Про маму стараюсь не вспоминать. Она этого не выдержала. Ушла от нас, когда мне было восемь, а через пару лет умерла от туберкулёза в деревне у своей мамы. Мне не говорили до четырнадцати лет. Да мне и не было интересно где она, у меня был папа. От неё я помню только постоянное раздражение на меня, ночные ссоры с папой на кухне, как она курила в своем леопардовом халате прямо в комнате, пока его не было дома. Может, даже к лучшему, что она ушла, не поломав меня до конца постоянным отталкиванием.

- Нет, Анют, дома сижу. Что-то случилось? – отвечает отец.

-заехать хочу, можно? – сама уже поворачиваю машину в сторону выезда из города, в сторону его загородного участка.

-решила навестить старика? – любимый смех. – конечно, доченька, я тебя жду.

Пять лет назад Сергей Алексеевич снова женился. Мне нравилась Ксения. Папе сейчас 54, а ей 42. Подтянутая, жизнерадостная женщина, с ней он начал ездить в другие страны, кататься на лыжах, нырять с аквалангом, выходить в свет, снова взял в руки гитару. Вместе они отстроили себе дом, где собирают друзей, готовят шашлыки, пьют по утрам кофе на веранде, а по ночам сидят возле камина, читая каждый свою книгу. Конечно, иногда ссорятся, в основном, из-за работы. У Ксении свой бизнес, а папа предпочел бы посадить её дома, но она отчаянно борется за независимость, за что я уважаю её еще больше.

Добираюсь до участка, обнесенного кирпичным забором, сигналю, ворота отпирает Ксения в легкой розовой рубашке с короткими рукавами, укороченных серых штанах и в светлых балетках. На её худом лице бывшей балерины улыбка, светлые волосы собраны в простую косичку, машет мне. Паркуюсь, обнимаю её, выйдя из машины.

-Анечка, давно ты не приезжала. – искренне радуется мне женщина, по-матерински сжимая в объятьях.

- Ну, вы с папой постарались уехать подальше, к вам не накатаешься. – не всерьез возмущаюсь я.

Сразу уютно на душе, когда вижу их дом, лужайку с садовыми гномиками, шланг, льющий воду в кусты с пионами, уличный коврик с милейшим щенком. Ксения обнимает меня одной рукой за плечо, и мы заходим в дом. Папа сидит за барным столиком в просторной кухне-гостиной, пьёт кофе из белоснежной чашечки, читает что-то на планшете, сосредоточенно сощурившись, от чего складки на лбу и носу скукоживаются вокруг очков, словно именно они их и удерживают на лице. Подхожу сзади и обнимаю его. Пухленький, мягкий, будто мишка плюшевый. Поворачивается и целует меня в щеку. На работе нам совершенно некогда видеться, и я очень скучаю по нему.

-вот и мой главный цветочек. – папа весь просиял.

Плюхаюсь на стул рядом с ним, двигаю к себе вазочку с конфетами под его недовольный взгляд. Запихиваю в рот целиком ферерро роше.

- Тебе вредно. – хлопаю его по руке с набитым ртом.

-Тебе тоже, отъешь попу как у меня и замуж не возьмут. – смеется он.

-отстал ты от времени, папа. Сейчас как раз такие попы и в тренде. – тащу в рот еще одну конфету.

-значит, не отстал, наоборот, в моде. Так что отдай и не мешай отцу быть современным. – отвоёвывает вазочку. 

Вечером жарим мясо на мангале, пьём домашнее вино, остаюсь ночевать в специально отведенной для меня комнате. Там есть своя ванная, в шкафу висит несколько вещей, постельное белье регулярно меняют домработницы. Впервые за две недели засыпаю легко, без снов, чувствуя себя любимой папиной дочкой. 

Утром спускаюсь вниз позже всех и застаю Ксению, тихо плачущую около мойки. Она меня не замечает, и я не знаю, как поступить. Стою, глядя на трясущиеся худые плечики, и понимаю, что не могу просто уйти. Обнимаю её сзади. Женщина немного вздрагивает и накрывает мою руку своей, давая волю слезам. Очень надеюсь, что это не папа её довел до слёз, иначе придется накостылять ему. Иногда мне хочется назвать её мамой, но я стесняюсь и не знаю, уместно ли это.

-Всё будет хорошо. – единственное, что могу сказать, прижимая её к себе крепче.

- это я из-за Марка, у него там проблемы с учебой, вдруг отчислят. – Марк её сын, учится сейчас в Германии. – ну почему он не может быть таким же спокойным, как ты? – она с обидой стучит по гранитной столешнице.

-потому что он мужчина, им положено шишки набивать и искать свой путь. – отпускаю её, встаю рядом и нежно вытираю слезы с щек. – у такой мамы не мог получиться дурачок. Либо разберется с учебой, либо в чем-то другом его ждет успех.

-это хорошо - рассуждать о других людях, а когда речь о детях, то тут невозможно философствовать. – она говорит, а потом осекается, понимая, что задела больную тему моей бездетности. – я имела в виду…