Тревожное эхо пустыни

– На несколько секунд, – припомнила она.

– Как мне сказал Правдин, Хоме хватало этого, чтобы по пульсу определить внутреннее состояние человека. Возможно, он видел руками и нечто большее? Его мать ведуньей была, так что, если верить в силу, можно предположить и такое. Он весь вечер то о Фатиме зудел, то о Ларисе Берггольц спрашивал. Как выглядишь, ходишь, носишь ли украшения?

– Как видишь, перестала, – развела руками она. На запястьях ни одного браслета. – Выходит, Хома так и не поверил фактам, логике, только своим ощущением? На основе этого он сделал вывод, что я Фатима?

– А я не знаю. Он напился, пошел на поводу у своих фантазий и позвонил Правдину. Ты услышала их разговор. Как все удачно сложилось: тот, кто искал Фатиму, оказался у нее под боком (уверена, ты и в вещичках пошарила). Ночью ты проникла в наш дом, пусть не с первой попытки, но убила Хому, выкрала альбом… Кстати, было в нем что-то, выдающее тебя?

– Ничегошеньки. Но я все равно его сожгла.

– Нужно было и мне глотку резать.

– Кто ж знал, что в одном доме живут сразу два свидетеля? Но ничего, придет и твой черед умереть. – Лара села вольготнее. Что-то придумала, расслабилась. – Если бы я догадывалась, что и у тебя никаких доказательств, только бла-бла про мою аллергию, и говорить бы с тобой не стала. Но ты так эффектно начал…

– Благодаря Хоме я понял, что ты Фатима. Сложил детали мозаики.

– И что ты с ней сделаешь? Отнесешь в ФСБ? Не страшно. Пока они будут собирать доказательства, я сбегу. У меня куча нерастраченных денег, а они, как ты знаешь, решают все.

– Но не в твоем случае. С тобой никто не свяжется после фильма, который снимет о тебе Правдин.

– Значит, буду сидеть в тюряжке, читать стихи Ахмед-хана, разгадывать кроссворды и лакомиться любимыми сладостями. Это за деньги я точно добуду. А смертная казнь у нас запрещена. Так что я проживу долго, Абдула.

– Никель на самом деле может тебя убить?

– Я не даю ему такого шанса. Но дважды он доводил меня до отека гортани. Удушье – это страшно. Для меня нет ужаснее смерти, чем от него. Единственная моя фобия – это боязнь никеля. Я поэтому и украшения носить перестала. Мне кажется, что даже в платине он есть, и меня начинает трясти. Если бы этот факт остался в архивах КГБ, меня давно бы сцапали.

– Но Кротов твое досье подчистил?

– О, ты и об этом знаешь? Гаденыш Правдин не оставляет без присмотра свою технику, а записей в обычном блокноте не делает. Я могу знать только то, что он обсуждает по телефону, сидя в своей комнате. Поселить его в ту, что с террасой, было лучшим решением. – Она взяла ручку и стала играть с ней. Примеривается, понятно. – Можно попросить воды? Но в пластике?

– Объясни мне сначала, как ты смогла попасть в семью Берггольц? Они же считают тебя близкой родственницей.

– В 1994 году я получила документы реального человека Ларисы Берггольц. Она была неблагополучной, скончалась глупо, и мне достался ее паспорт с питерской пропиской. В сорок пять лет, когда нужно его менять, я решила сделать это там. Не была в Питере до этого ни разу. Интересно стало. Приехала, сделала запрос в паспортный стол, чтобы узнать о родственниках Ларисы. Такая фамилия редкая, интересно стало. Из ближайших нашелся двоюродный племянник из Петергофа. Я позвонила, мы поболтали. Игорь знал, что у его покойной матери есть где-то сестра, но он не видел ее никогда. И я наведалась. Ада тогда маленькой была. Сразу мне полюбилась. И стали мы родственную связь поддерживать.

– У тебя своих не осталось?

– Сейчас не знаю. Тогда полно было. Но даже если б я не скрывалась, не стала бы с ними общаться. Сивохины – не семья, одно название. В отличие от Берггольц. Эти иногда ссорятся, спорят, критикуют друг друга, но любят и поддерживают. Один за всех и все за одного, как мушкетеры. Только для меня они эльфы. Когда они переехали, я осиротела. И мне ничего не оставалось, как придумать грустную историю о предательстве дочери, чтобы они из жалости взяли меня к себе.

– Не пожалели, ты здорово им помогаешь.

– Они даже не знают, насколько. Без моих вложений давно бы прогорели. Ни один детский центр не приносит столько денег, сколько «Почемучка».

– Ада твоя любимица?

– Я ради нее готова на многое…

На убийство совершенно точно. Фатима размозжила голову гнусной Дашке, прибегнув к насилию впервые за последние двадцать семь лет. До нее она убила майора Кротова. В прошлом веке, в прошлой жизни. И дала себе слово остановиться.

Это было легко. Фатима не испытывала тяги к насилию. Ей нравилась мирная жизнь, размеренная, спокойная, сытая. В ней никого не нужно было убивать. Первые годы после чеченской она жила с оглядкой, но страх постепенно прошел. Фатима обрела себя. Стала Ларисой Берггольц, двоюродной тетей Игоря, крестной одного из близнецов.

Она так расслабилась, что аллергия «подобрела». Уже не терзала, а только беспокоила.