Тревожное лето

— Помолчите, капитан, или кто вы там в самом деле, — громко отозвался Кавкайкин. — Чего вы раньше времени паникуете?

— Вас бы на мое место... — Серегин полез в карман за папиросами, но почувствовал на запястье сильные пальцы.

— Сидите спокойно.

Они свернули с главной улицы и теперь пробирались по плохо освещенной булыжной мостовой. Чиркнул спичкой Дзасохов и, хороня огонек в ладонях, прикурил. Улица ползла вверх, и, когда до перекрестка оставалось всего ничего, из-за облупленной рекламной тумбы появились две тени. Сверкнули один за другим огоньки выстрелов. Шофер круто вывернул руль, раздался скрежет. Перед самым радиатором нападающие отскочили, с ветрового стекла посыпалось стеклянное крошево, обнажив слюду.

Автомобиль по инерции вылетел на середину перекрестка и замер. Дзасохов стрелял, картинно вскидывая руку с револьвером. Уже по одному этому можно было определить в нем тылового офицера. Прапорщик не торопился расстегивать кобуру: став коленом на сиденье, вжав голову в плечи, он озирался, словно выискивая цель.

— Да стреляйте же! — крикнул ему Серегин. — Черт вас побери! Заводи! — ткнул кулаком в спину шофера, который сидел, обхватив затылок руками. — Заснул, что ли?

Шофер неуклюже вывалился из кабины и принялся крутить заводную рукоятку.

— Бей большевиков! — вскрикивал Дзасохов. — Так их, гадов! Прапорщик, шевелись!

Пули вжикали высоко над головой. Наконец запустили мотор, автомобиль рванулся. Прапорщик искал под ногами, среди звенящих стреляных гильз, фуражку.

— Во, чуть не влипли, — сипло произнес наконец Кавкайкин и вытер лицо рукавом. — Вас не задело, Игорь Николаевич? — обратился он к Дзасохову. Тот одной рукой прятал револьвер, а другой прижимал к лицу платок.

— Как там наш пассажир? — весело спросил Дзасохов, обернувшись. — Жив, не помер со страху?

— Ничего, геройски держался, — похвалил Кавкайкин, посмеиваясь.

Серегин промолчал. Все это: нападение, стрельба, вскрики Дзасохова, его демонстративное геройство, — заставляло несколько по-иному взглянуть на происшествие. Спектакль? Пожалуй...

— Куда теперь? — шофер поглядел на офицеров.

— Давай прямо на Полтавскую, — нетерпеливо махнул рукой Дзасохов.

 

...Осматривая ротмистра, врач успокаивающе бормотал:

— Жить будете, дорогой, сто лет проживете, если не ухлопают из-за угла.

— Юмор у вас, однако... — кривился Дзасохов. Ранка действительно была пустяковая и не от пули, а от осколков разбитого стекла.

— Да не скрипите вы зубами. Пустячок-с. Наклеим пластырь — и бегайте себе на здоровье.

Серегин провел ладонью по шее — пальцы оказались в крови. Доктор сказал:

— Молодой человек, снимите пиджак, сейчас займусь и вами. Тоже мне, вояки... Не имею чести знать вас, мой юный герой. С Игорь Николаевичем мы старые друзья. Общей болью повязаны. Он делает больно, и я тоже. Коллеги, так сказать.

— Капитан Серегин. — Он щелкнул каблуками штатских ботинок. — А это, — кивнул на Дзасохова, — мой старый приятель, но почему-то не признается.

— О! — сконфузился доктор, — Прошу извинения, капитан.

— Ну, здравствуй, что ли? — Дзасохов, нарочито хмурясь, протянул руку. Они неловко обнялись. — Я ведь и вправду узнал тебя не сразу. Извини. Ты очень изменился, Олег.

— Я тоже не сразу сообразил, что этот суровый ротмистр — ты, Игорь, — слукавил Серегин. — Тебя совсем не узнать! И смелости ты стал отчаянной. От такой банды, можно сказать, один отбился.

Дзасохов не уловил насмешки и остался серьезен. Его вид говорил, что все это семечки по сравнению с тем, что приходилось испытывать.

— Прошу, господа, — пригласил доктор, подавая мензурки со спиртом. — Кому желательно воды — вон, в графинчике. Легко вы все же отделались, а могло быть...

— Легко, легко.. — бормотал Дзасохов, затягивая ремень и испытующе поглядывая в сторону Серегина: догадался, что нападение было инсценировкой, или нет? Кажется, не догадался...

А Серегин в это время с иронией думал о Дзасохове и его людях, которые даже не сумели как следует обставить проверку. «Грубо тут у вас работают, как я погляжу... Конечно, торопитесь: времени вам совсем чуть-чуть осталось». В первую минуту «нападение» он принял за чистую монету, но когда Дзасохов крикнул; «Бей красных!» и этак артистично принялся стрелять, Серегин усомнился: «Они рассчитывают, что я побегу, воспользовавшись суматохой. А я не побежал, хотя мог. Но не это мне нынче надобно...»

— Что это ты там притих? — снисходительно спросил Дзасохов. — Испугался, что ли?

Серегин усмехнулся. Выпитый спирт сушил горло, а в голове становилось ясней.

— Брось, Игорь. Не всем же быть такими отважными, как ты. Я свое отгеройствовал на германской. Да и потом досталось. Так что в трусости ты меня не упрекнешь. Нету у тебя такого основания, дружище. — И опять слегка усмехнулся, еле сдерживаясь, чтоб не рассмеяться вслух.

Дзасохов подозрительно прищурился:

— Ты чего?

— Да так. Прошел огни и воды, а тут, в родном городе, чуть не ухлопали. Спасибо, ты спас.

— Не иронизируй, — Игорь отвернулся, покрутил шеей, застегивая на воротничке пуговицу. — Запросто могли в твоей голове дырку сделать.

— А в твоей?