Тревожное лето

— Да, — подтвердил Карпухин, заглядывая к себе в блокнот. — Вот выдержка из приказа генерала Молчанова: «Ввиду непрекращающихся нападений на военнослужащих в Спасске и его окрестностях приказываю: силами населения уничтожить кусты, воспретить вечерами хождение вне домов, военнослужащим воспретить хождение вне казармы. Патрулям: не исполняющих приказ арестовывать, а пытающихся уклоняться — расстреливать на месте».

— Понятно, — сдержанно произнес Уборевич. — А как у них с подкреплением?

— Они Спасск очередным Верденом считают и уверены в его неприступности, — продолжал Карпухин. — И, надо сказать, утверждение это имеет серьезные обоснования. Семь фортов вокруг города. Это не шутка! Все они соединены окопами с блиндажами, обнесены в пять рядов колючей проволокой. Далее. Японцы стягивают свои войска во Владивосток. Сейчас там девятая дивизия генерала Мацууры вместе с приданной ей отдельной кавалерийской бригадой. Численность ее 10200 человек. Вторая пехотная дивизия генерала Сиракавы — это которая ушла из Спасского укрепрайона — насчитывает 9000 штыков и еще отдельная пехотная бригада в количестве 8100 солдат и офицеров. Это все, что касается японцев. Земская рать Дитерихса насчитывает 9000 человек. У них штыков 6228, сабель 1684, 81 пулемет, 24 орудия и четыре бронепоезда.

— Спасибо за информацию, товарищ Карпухин. Нам нужно активизировать работу разведки, товарищи. Мы должны знать все, что предпринимает противник. Иначе будем действовать вслепую. А с завязанными глазами много не навоюешь. И связь! Связь между частями — это уже половина победы. Будет бесперебойная связь — значит, будет четкое взаимодействие и управление...

Готовясь к наступлению на спасские укрепления, Уборевич детально изучил действия командования Народно-революционной армии под Волочаевкой. Удар белым был нанесен серьезный, но, тем не менее, значительная часть их сил сумела уйти от разгрома. И причиной этому, считал Уборевич, была малоэффективная работа разведки и отсутствие четкой связи между частями НРА и штабом главного командования.

— Товарищи, все говорит за то, что наступление надо начинать не откладывая. Пусть генерал Молчанов свои укрепления снова считает Верденом, пребывает а приятном заблуждении. Спасск мы возьмем. Даже если Молчанов получит пополнение, то все равно Спасск будет наш. На случай, если с юга им подойдет подкрепление, товарищ Вольский не даст ему ходу. На партизанские отряды возлагается другая очень серьезная задача: дезорганизовать тылы противника, в первую очередь нарушить движение на железной дороге.

Послышался стрекот аэропланного мотора, совсем низко пролетевшего над селом. Под окном у коновязи заволновались кони. Смирнов вышел на крыльцо и скоро вернулся:

— Это наш пролетел, с прокламациями. Будет разбрасывать над позициями белых.

Одна из листовок лежала на столе: главком сам знакомился с текстом и сделал несколько поправок.

Уборевичу было ясно, что в создавшейся обстановке японцы постараются затягивать эвакуацию, чтобы дать возможность Дитерихсу еще более укрепиться, а в случае поражения увести за кордон уцелевшие войска. Японцы могут пойти даже на вооруженную провокацию, если не дать понять им, что Дальневосточная республика в этом случае предпримет самые решительные шаги, но все-таки заставит их очистить Приморье.

После совещания Уборевич задержал начальника разведки Карпухина и командующего партизанскими отрядами Вольского. Карпухин доложил, как попала к нему шифровка из Владивостока. Уборевич хмуро выслушал и сказал, обращаясь к Вольскому:

— Надо предупредить подполье о возможных арестах. Как у вас со связью? Следует послать расторопного товарища, не теряя времени.

— Боюсь, не успеем, Иероним Петрович. Тем более, одного человека мы уже, наверное, потеряли. Во всяком случае, все сроки возвращения прошли.

— Надо попытаться еще раз. Подумайте с товарищем Карпухиным, как это осуществить.

Вольский предложил:

— Пошли ко мне, там посоображаем.

В избе, где размещался штаб Вольского, было относительно тихо. Если к штабу главкома со всех сторон тянулись телефонные провода, а в маленькой комнате сидели телефонистки и торопливо отстукивали «бодо», держа на приеме Хабаровск, то здесь действительно можно было посоображать.

В одной из комнат молодой чубатый парень с маузером на ремне одним пальцем стучал по клавишам старенького «Ундервуда», группа партизан в кубанках с красными лентами толпилась возле большой, во всю стену, самодельной карты Приморья. Вытянулись, увидев командиров, но лица остались разгоряченными.

— Что у вас тут? — спросил Вольский.

— А почему мы должны им в зубы глядеть? — возмущенно спросил коренастый парень в меховой безрукавке. — Это не двадцатый год, когда чихнуть запрещалось.

— Ты что шумишь, Лыков?