Тревожное лето

— Я не помню, как его зовут. Забыл!

— А этот?

Холл в плохо исполненном снимке все же узнал Серегина. Сняли его, вероятно, за столом, потому что он смотрел вниз.

— Это капитан... тоже забыл фамилию, черт вас побери.

— Кто из них дал вам сведения для газеты? Правдивый ответ спасет вам жизнь. Они же ваши приятели.

— Никто из них не давал. Я ведь говорил уже об этом.

Отчего Холл так упорно сопротивлялся? Жаль было болтливых русских парней, которых можно будет потом использовать в работе на американскую разведку? А может, просто не хотелось опуститься до признания этим желтомазым? Трудно сказать... Скорее всего, и то, и другое, а может, и третье.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, — все так же любезно улыбнулся китаец. — Кто с «Меркурия» в тот вечер был с вами в «Медвежьей берлоге»?

— Думаю, многие.

— Халахарин, так?

— Это кто такой?

— Не притворяйтесь.

Холл кивнул, скривившись от боли в голове.

— Прапорщик Кавкайкин, так?

Холл снова сделал движение головой.

— Ну, вот и хорошо. Нам ведь известно, что вы являетесь офицером разведки американского военно-морского флота. Еще кто?..

 

Планируя наступление, штаб Уборевича направил в помощь партизанам отряд особого назначения под командованием Гюльцгофа. Задание было: не обнаруживая себя пройти по тылам белых и во что бы то ни стало оседлать железную дорогу у станции Мучная, этим не дать возможность белогвардейцам подвести к Спасску подкрепление. Но у деревни Андреевки в долине Даубихе отряд встретили передовые части белогвардейского корпуса Бородина, и он, втянутый в бой, уже не мог оторваться от противника и выполнить поставленную задачу. Только отдельные команды подрывников сумели просочиться к Мучной.

Тем не менее, положение Молчанова ухудшалось. Он потребовал от Дитерихса немедленной помощи. 8 октября Дитерихс направил в Спасск эшелон с подкреплением из Никольск-Уссурийского. Но на сто десятой версте он был пущен под откос. Следом сформировали второй эшелон, который простоял под парами более пяти часов, пока ремонтировали взорванные пути. Когда, наконец, он тронулся, то навстречу ему, из Спасска, пошли поезда, битком набитые ранеными. Саботаж железнодорожников по существу сорвал операцию. Образовалась пробка, и подкрепление Дитерихса не смогло облегчить положение Поволжской группы.

Удар НРА под станцией Свиягино был настолько силен, что авангард молчановской группы в районе Духовского рассыпался.

Утром шестого октября Молчанов бросил в бон резервы, но это не спасло положения. После упорных боев Хабаровский и Троицкосавский полки НРА заняли Свиягино.

Во встречном бою шестой Хабаровский полк захватил у белых на разъезде Краевском бронепоезд, два орудия и двенадцать пулеметов. Противник потерял двести человек убитыми и ранеными. Это был ощутимый урон для земской рати.

Подойдя к Спасску, Уборевич получил подтверждение от разведки, что белые еще не сумели подтянуть главные резервы. Это было на руку народоармейцам, и главком дал приказ начинать штурм.

Рано утром пятый Хабаровский полк неожиданным ударом выбил белых из Хвалынки, шестой устремился к западной окраине города по дороге на Гайворон. В десять утра кавалеристы стремительной атакой вышвырнули противника из Славянки и Калиновки. Как только Молчанов ввел в бой свой последний резерв, Уборевич дал команду Троицкосавскому кавполку. Кавалеристы подошли к военному городку, но были встречены губительным огнем пулеметов. Неся потери, полк отступил на другой берег реки.

В это время батальоны шестого полка, продвигаясь вдоль железнодорожного полотна, заняли окраину Спасска и после сильной артподготовки из двенадцати орудий ворвались в форт № 3. «Держаться во что бы то ни стало!» — был приказ главкома.

...В ночь на девятое октября никто в штабе фронта не сомкнул глаз. Силы противника были учтены, операция разработана. Части НРА готовились к штурму спасских укреплений.

Утро началось с артподготовки. Артиллерия НРА била по спасским укреплениям. Наконец перешли в наступление.

Особенно сильным, кинжальным огнем встретили атакующих на правом фланге. Бойцы штурмовой группы залегли. Атака захлебывалась. Уборевич со штабом расположились в отбитой у противника траншее, К блиндажу, изрытому снарядами, уже протянули телефонный провод. Вокруг пригнувшись бегали бойцы санитарной команды, подбирая раненых, путаясь в колючей проволоке. В воздухе лопались снаряды.

— Шрапнелью бьют, — сказал Уборевич. Он снял пенсне и надел очки с круглыми стеклами в металлической оправе. Взял бинокль у адъютанта. — Где наша артиллерия? Почему молчит? Товарищ Покус, я вас спрашиваю.

Перед бруствером вырос ветвистый куст взрыва. Все пригнулись. Главком придерживал фуражку, чтобы ее не сорвало горячей волной воздуха, несущего кислый запах пироксилина. По брустверу забарабанили комья земли.

— Ну-ка, Яков Захарович, передайте координаты: бить правее вон той мельницы — там у них спрятана пушчонка, что шрапнелью жарит. А вон еще одна. Присмотритесь, — он передал бинокль Покусу.