Тревожное лето

Спустившись к пирсу, где плотно, один к другому, стояли извозчики, ожидая рейсовый пароход из Чифу, Серегин выбрал крытый экипаж, неторопливо взобрался в него, сунул извозчику купюру, приказав: «Пшел. Рысью!», — и тут же перескочил в соседний. Он видел, как шпики вскочили в пролетку и погнались за оставленным им экипажем.

— На Бульварную, — сказал Серегин. — Только давай через Фонтанную.

На Семеновской, у ночлежки, соскочил и прошел на Алеутскую. Теперь до кафе оставалось рукой подать.

По всему было видно, Дзасохов взялся за дело основательно. Его люди не давали проходу. Слежка была установлена и за Кавкайкиным.

В последние дни Дзасохов стал избегать встреч. Но как-то им довелось столкнуться, и Серегин в упор задал ему вопрос:

— Скажи, Игорь, я чем-то провинился перед твоей службой?

Дзасохов сделал вид, что не понимает, о чем это он, и похлопал по плечу успокоительно:

— Не обращай внимания. За мной тоже ходят по пятам.

Его наигранная беззаботность еще больше настораживала.

Слух об аресте японцами тиража «Вечерней газеты» распространился очень быстро. Но Серегин не думал, что служба Бордухарова все-таки займется этим делом в то время, когда все причалы забиты беженцами и в ходу был лозунг: «Спасайся, кто как может». Да, контрразведка несла службу исправно до последнего своего дня во Владивостоке.

Недавно Халахарин жаловался, что кто-то его преследует и даже рылись в вещах, возмущался грубой работой контрразведки, сказал, что пойдет к самому Бордухарову. Серегин сообразил: Дзасохов, выйдя на группу офицеров, ужинавших в «Медвежьей берлоге», растерялся. Успеет он вычислить Серегина за оставшиеся дни или не успеет? Может не успеть. Во всяком случае, надо тянуть время. А может, Дзасохов махнет на это дело рукой? Но чутье подсказывало: с часу на час что-то должно произойти. С кого же начнут, кто будет первой жертвой? Халахарин? Он сам? Серегин вспомнил, что давно не видел Холла. Невеселые думы сопровождали его до самого кафе.

Татьяну он увидел через стекло. На столике стояла бутылка сельтерской и стакан. Присаживаясь рядом, спросил:

— Что-то случилось?

Вид у нее был неважный. С левой стороны волосы ее были собраны заколкой, открывалось маленькое ухо, розовое на солнце.

— Скажи, как у тебя с Дзасоховым? — спросила она.

Серегин удивленно посмотрел на нее, неуверенно пожал плечами, сделал движение губами — не сразу поймешь, что это улыбка.

— Да ничего вроде, а что тебя волнует?

— Никаких неприятностей? — настаивала Таня.

— Я не понимаю тебя.

Она поправила волосы, тряхнув при этом головой, с деланной непринужденностью окинула взглядом зальчик.

— Ты или притворяешься, или не хочешь меня понять.

— Глупости какие-то, — пробормотал Серегин, наливая в стакан пузырящуюся воду.

— Ну, гляди сам, Олег. Я хотела предупредить тебя. Только что у меня был Дзасохов и сказал, что ты у него вот где. — Она сделала палец крючком. — Не знаю ваших отношений, но Игорь готовит тебе какую-то гадость. Он был такой... — Таня поискала сравнение, но не нашла. — Я почему-то испугалась. Ты мне веришь?

Серегин смотрел в окно, а не на Татьяну. А она ожидающе и нетерпеливо искала его взгляд.

— Вижу, настроение у тебя...

— Сиди спокойно. За нами наблюдают.

— Да? За нами? Или за кем-то одним? — тихо спросила она.

— В коричневой вельветовой куртке и очках. Запоминай на всякий случай. — Серегин исподтишка разглядывал посетителей. Где-то здесь должен быть и второй. Дзасохов как-то обмолвился, что людей не хватает, так как шпикам работать приходится парами по причине возросшей опасности. — Ага, вон и второй. — Еще один. С газетой, в зеленом армейском плаще.

— Может, ты ошибся? — спросила с надеждой Татьяна тихо, подавляя жгучее желание обернуться.

— Ты их привела, — сказал он так же тихо.

Таня почувствовала, как заколотилось сердце. Первой ее мыслью было: провал.

Серегин сразу понял ход Дзасохова: «Ему хотелось, чтоб Таня предупредила меня. Она это сделала. Дальше как я должен вести себя? Я не дурак, потому вынужден тоже что-то предпринять. Вероятно, бежать. Вот тут-то Дзасохов и схватит меня за жабры».

— Ты чего так побледнела? — сказал Серегин. — Успокойся и приди в себя. Тебе-то чего опасаться?

— Я очень боюсь, Олег... — она искала оправдания. — Дзасохов пригрозил отправить меня в Шанхай. Ты знаешь, слов на ветер он не бросает...

«Теперь они будут таскаться за мной, как привязанные. Поторопилась Таня ко мне. — Он и благодарен был ей, и в то же время брала досада, — А может, это и к лучшему?»

— Что же мне делать, Олег? — Она принялась рыться в ридикюле, взялась подкрашивать губы, прицелившись одним глазом в маленькое круглое зеркальце. Долго и тщательно пудрила и без того бледное лицо.

— Ну что, Таня, как видно, пришла пора удирать и нам.

Она посмотрела ему в лицо, и зрачки ее глаз показались ему бездонно глубокими, и ему стало до боли жаль ее, от нежности перехватило дыхание.

— Тебе надо остаться, Олег. Тебя... помилуют. Вот посмотришь, — решилась она. — Не ты один, многие останутся. Бегут те, у кого руки по локоть в крови, и дураки. Победители великодушны, Олег.