Тревожное лето

«Это Меркулов-то способствовал? — хмыкнул Серегин. — Ну-ка, что там еще: «Месяца два Спиридон просидел в тюрьме. Тринадцатого февраля, когда японцы предложили калмыковцам в полсуток убраться в тайгу, в числе полутора сотен из тюрьмы был выпущен и Спиридон. Это произошло благодаря японцам, которые у ворот тюрьмы выставили свои караулы. Его брат Н. Д. Меркулов — типичный капитан-горлопан. Беспринципный, умеющий брать мертвой хваткой за горло ради своих интересов. Он быстро привык к шикарному «кадиллаку» и фетровой шляпе из Шанхая, к восторгу националистических психопаток. Он то налетает на вагон с семеновской челядью, отправляющийся в Харбин, то отшвартовывается у «Киодо-мару», то дефилирует по Светланской в длинном плавном полированном автомобиле с адъютантом и почтительным чиновником для особых поручений, то маячит под носом у красных на Уссури в броневике...»

Вернулся Карпухин, с ходу продолжил:

— Признаюсь, есть у нас на тебя и дальнейшие виды. Японцы все-таки уйдут, хотя им этого ох как не хочется. Белых мы сокрушим. Но, сам понимаешь, осядут они в Китае. Это рядом. Не скоро они примирятся с поражением, ой как не скоро... Да и японцы не дадут забыться. Классовые враги — самые злобные. И нам надо будет знать, что они замышляют против нас. Понимаешь? Очень надо. — Карпухин чуть помолчал, подошел к Серегину и, пристально вглядываясь в него, тихо продолжал: — Приказать не могу, сам должен решить. Ответа сейчас не жду. Еще неизвестно, как ты там внедришься, какое займешь положение. А будешь ты как на острие кожа... Если сочтешь невозможным оказаться среди удирающих за кордон белогвардейцев, тебя никто не осудит. Вот так, дорогой товарищ.

 

Серегин с готовностью согласился ехать во Владивосток, город детства и юности. Ах, как ему хотелось побывать на Орлиной сопке, откуда был виден весь город, подсиненный морем!

Владивосток. Ярко освещенные, вечно шумные улицы, переполненные кафе и рестораны, которых было так много и которых все же не хватало ночью... Здесь кутили купцы, грузчики, пропивали дневную выручку рыбаки, безобразничали блатные и налетчики. Функционировали клубы всевозможных обществ, дома свиданий, опиекурильни, игровые дома. Круглосуточно пульсировал Семеновский базар: здесь жались друг к другу мастерские, лавки денежных менял, ночлежки. Здесь дрались, воровали и опивались заморскими винами; контрабандисты предлагали экзотические ковры, чернокожих женщин и девочек-мулаток. Здесь играли в рулетку и банковку, кололись морфием и лечились уколами серебряных иголок.

Были и театры. «Золотой Рог», Народный дом, Клуб железнодорожников. В подвальчиках «Золотого Рога», так называемых «Балаганчиках», собиралась владивостокская богема: писатели, актеры, художники.

Но Олегу Серегину в годы юности был ближе другой Владивосток. Узенькие, извилистые мощенные булыжником улочки, почти отвесно падающие по склонам сопок. Соленые от прибоя скалы над зеленым терпко пахнущим морем. Торжественное покачивание разнообразных мачт, толстых пароходных труб в горящей от солнца бухте Золотой Рог... Та, прошлая, жизнь во Владивостоке казалась ему такой же солнечной, как эта бухта. Их дом стоял на углу Комаровской и Суйфунской, в самом центре города. Как часто снился ему этот город там, в окопах под Гомелем, в поездах, переполненных ранеными, на госпитальной койке. Серегин мечтал о Владивостоке, когда, молодым капитаном с Георгиевским крестом, пробирался с заданием ВЧК к Анненкову. Позже работал при штабе генерала Каппеля, Унгерна. Он думал: все, хватит двойной жизни. Не тут-то было... Но теперь его ждал Владивосток.

А еще у него там была любовь...

Она жила напротив, ходила в школу второй ступени, потом — в гимназию. А он учился в Восточном институте и практиковался в японском языке на таможне. Родители ее были состоятельны, держали мукомольню и картонную фабрику на Первой Речке. Он посвящал Тане стихи, и она благосклонно принимала их. Но кого предпочитала: его или Игоря Дзасохова, сына судовладельца, — трудно было сказать.

Где она сейчас, Татьяна Снежко, его первая любовь? Может, во Владивостоке, а может, в Шанхае, куда многих занесла метель гражданской войны...

 

21 августа в Дайрен на переговоры должна была отправиться японская делегация во главе с дипломатическим представителем Японии во Владивостоке Мацусимой. Японцы полностью расписали порядок переговоров. Первое. Они сразу же берут инициативу в руки, навязывают представителям ДВР свои требования, которые ставят тех в безвыходное и унизительное положение. Второе. Надо всеми силами затягивать переговоры, ни от чего не отказываясь и ничего не обещая конкретно.

На исходе ночи японский посол в Пекине явился к представителю РСФСР Иоффе и предложил начать переговоры об установлении нормальных отношений между обеими сторонами. Иоффе дал согласие. Состоявшуюся встречу посол просил держать в тайне. Со стороны ДВР уже отправилась из Читы делегация во главе с Ф. Н. Петровым. Из Приморья вот-вот готова была выехать японская делегация во главе с Мацусимой.