Тревожное небо

Когда по расчету времени мы находились уже над островами, солнце скрылось за горизонтом и наступили сумерки. Обе расположенные на островах радиостанции сообщили, что купола аэродромов закрыты туманом.

Я закурил и сделал пару глотков из стоявшей передо мной кружки. Наш чернобородый толмач переводил рассказанное.

— И как же вы выпутались? — нетерпеливо спросил Арнольд.

— Просто… Нам повезло. Повезло отчаянным образом. Горючее было на исходе, и нас ожидала или посадка на море, или столкновение со скалами и ледником. Делая «руги над низкими серыми облаками и туманом, заметили в стороне белое пятно. Это мог быть либо снег, либо лед, просматривающийся в разрыве облачности. Выбирать не из чего, и мы поспешили воспользоваться увиденным. Через несколько минут наши корабли один за другим плюхнулись на покрытый глубоким снегам лед. Что находится под ним, земля или океан, нас тогда мало интересовало. Главное — мы успели приземлиться на нечто твердое и устойчивое раньше, чем кончился бензин.

Выходит, что Ньюфаундленд может тоже выкинуть нечто подобное? Ведь и там, на Земле Франца-Иосифа, причиной нашей вынужденной посадки явился совершенно неожиданный каприз погоды.

— И долго вы там сидели? — спросил полковник, выслушав перевод.

— Порядочно, — ответил я неопределенно, — зарылись под снег и жили там, словно медведи.

— А второй раз? — напомнил Арнольд.

— Опять там же, на Земле Франца-Иосифа. Летели мы туда по заданию правительства охранять дрейфовавший в высоких широтах Ледовитого океана экипаж ледокола «Георгий Седов». Коварная погода этого архипелага снова нас подвела: купол на острове Рудольфа покрылся туманом, и нам пришлось опуститься на ледовое плато острова Мак-Клинтока. Соорудив из снеговых кирпичей «иглу», снежную эскимосскую хижину, дождались улучшения погоды и через несколько дней перелетели на базу.

— Это — медали? За что? — поинтересовался сосед, осторожно трогая мои ордена.

— Орден Красной Звезды я получил за охрану дрейфа упомянутого ледокола. Дрейф длился целый год. А орден Красного Знамени — за бомбардировку Берлина.

Помолчали. Покурили. Выпили еще пива. Потом Арнольд, порывшись в своем картодержателе, вытащил еще раз свою полетную карту. Разложил ее на столе и показал пальцем на нанесенный от руки красный кружок южнее озера Медвилл, находящегося на Лабрадорском полуострове.

— Гус-Бей. Аэродром. Хотя он и далеко от Ньюфаундленда, при случае может пригодиться. Правда, сейчас там готова только одна полоса, но длина ее — 5820 футов — вполне достаточна для вашего самолета. Есть там и бензин и масло. Есть также спальные мешки, консервы и горячий кофе. Ну, и виски — тоже, — закончил он улыбаясь.

Допив пиво и поблагодарив доброжелательного американского коллегу за приятную беседу, я поспешил к себе. Разыскал свою карту и, найдя там озеро Медвилл, поставил южнее его кружок. За этим занятием застали меня возвратившиеся из клуба штурманы.

— Что ты там колдуешь? — поинтересовался Романов. — Так, ничего… Изучаю маршрут полета.

— Что его изучать, — усмехнулся Штепенко, — вода и есть вода.

Штурманы начали пересказывать виденную кинокартину.

— А я познакомился с экипажем «Либерейтора», — сказал я, не слушая рассказчика.

— Тоже мне новость! — сдвинул брови Штепенко. — Мы их встретим еще немало.

— Выпил жару кружек пива…

— Это еще куда ни шло, — одобрил Романов.

— … приобрел запасной аэродром, выложил я главный козырь.

— Что ты говоришь? Какой аэродром? — сразу оживились штурманы.

— На Лабрадорском полуострове. Гус-Бей. Пока еще строится…

Штепенко и Романов развернули большую карту и нанесли мое «приобретение» по всем правилам на нее.

— Ты гляди! удивился Штепенко, — тут даже какое-то местечко есть. Так и называется: Гус-Бей!

Радиосвязь хотя и установилась, но погода на той стороне океана, да и по пути, отнюдь не благоприятствовала полету. Наш бородатый переводчик, называвший себя в зависимости от степени опьянения то капитаном, то художником, был на консультациях с синоптиками (весьма оригинален. Выслушав подробные объяснения главного синоптика, длившиеся минут пять, а то и дольше, художник-капитан сводил все к общему знаменателю и расправлялся с выводами главного весьма красноречивой фразой:

— Облака острые и длинные, ветер высокий, туман толстый, вся погода паршивая и лететь не надо. Пойдем пить виски.

Такая «четкая» терминология нас не волновала лишь потому, что сами мы могли прилично разобраться в дебрях многочисленных условных знаков карты погоды, а Сергей Романов мог и по-английски узнать у работников бюро погоды то, чего на карте не хватало.