Тревожное небо

Все получилась нормально. И посадка была «на три точки». Получилась посадка и вторично.

— Молодец! Поздравляю, — и первый раз за все время Быстрое крепко пожал мне руку.

Еще десяток полетов, и я стал чувствовать себя в полете и на1 посадке совершенно свободно, и как будто сам по себе стал Послушным мне самолет. Научились самостоятельно летать и садиться и все другие курсанты группы.

Наконец, в январе 1931 года курс практической летной подготовки также закончился. Я получил звание военного летчика, назначение на инструкторскую работу в нашей же, Оренбургской, школе и… впервые в жизни настоящий отпуск.

… Облачившись в темно-синий френч, на воротнике которого красовались голубые петлицы с блестящими птичками и кубиками и. ч красной эмали, я поехал на родину, в Сибирь. Очень хотелось побывать дома, на Выймовских хуторах, и особенно в Островках, г, пашей школе. Лежа на средней полке жесткого вагона, я перебрал в памяти картинки последнего школьного года.

… Последний день перед выпускным вечером. Вынесены парты II вместо них установлен ряд длинных скамеек. Под потолком — гирлянды из цветной бумаги. Прибывают гости. Одним из первых впорхнула стайка девушек, разодетых в цветастые платья, с множеством звенящих монет на груди. Я вынес гармонику и сыграл. Девушки стали танцевать. В дверях появилась она в белом воздушном платье…

…Подъезжая к Камарчаге, я твердо решаю, что поеду сперва и Островки, а уж потом — к родителям.

Как всегда, на станции много подвод. Поторговавшись немного, нанимаю одну из них до Островков. Стоит январь. В тонкой шинели и хромовых сапожках я начинаю быстро зябнуть. Чтобы согреться, больше бегу за санями, чем еду в них. В Шало, не опросив моего согласия, возчик сворачивает к чайной. Я не протестую — промерз основательно.

Пока мы чаевали, солнце опустилось вниз. Немного потеплело. Перестали скрипеть полозья саней, и лошадь побежала веселей. Когда мы подъезжали к Листвяжному, через наши головы пролетело несколько больших черных птиц.

— Косачи, — махнул кнутовищем возница.

Один из них, лирохвостый красавец, уселся неподалеку на вершине голой березы.

— Стрельнуть хочешь? — спросил возница, заметив, что я расстегиваю кобуру нагана. — Не попадешь, дробью надо.

Возница оказался прав. Я промахнулся.

К Островкам подъехали в темноте. В ясном чистом небе сверкали мириады звезд. Расплатившись с возницей, я решил сперва навестить чету Томингасов. Вошел в знакомый темный и холодный коридор, поставил чемоданчик на пол и постучался. Войти без стука, как когда-то, я уже не мог.

— Войдите, — послышался через закрытые двери чужой голос.

Школой заведовал уже не Томингас: его перевели на другое место. Я взялся за ручку двери.

— Куда спешите? Успеете еще нацеловаться, — как ушатом холодной воды окатила меня хозяйка. Я растерянно смотрел на ее открытые в недоброй усмешке губы и готов был провалиться сквозь землю.

Откуда могла она знать, куда я пойду? Кто мог ей сказать, к кому я собрался идти?

Женщина, улыбаясь, многозначительно добавила:

— Она зря времени не теряет… Скучать ей некогда.

Мне стало жарко. О ком она говорит, эта гадкая баба'? Она же бесстыдно врет. Я опрометью бросился вон. Забыв чемодан, пробежал через темный коридор, выскочил в морозную ночь. В ушах звучали слова женщины.

Без труда нашел знакомую тропинку. Перешагивая через полусгнивший валежник, понемногу успокоился. «Мало ли что может сболтнуть баба, если мир ее ограничивает замочная скважина, — думал я на ходу. — И какое право имею я считать, что кто-то не должен с другими дружить, не должен веселиться, шутить, никому не улыбаться?».

Но успокоения не было. Погасло то радостное возбуждение, которое царило во мне еще совсем недавно…

Мои отпускные недели пролетели незаметно. Обрядившись в рабочую робу, я заменял своих стариков то на возке сена, то в поездках по дрова или на мельницу. Молодежи на хуторах осталось мало. Мой двоюродный брат Вальтер продолжал жить в Ленинграде и тоже, как и я, «подался в летчики»: закончив рабфак, учился в Ленинградском авиаинституте ГВФ. Везде, где собирались в те дни мужики, разговор шел об одном: о колхозах и о коллективизации. Трудно давался хуторянину-единоличнику отказ от привычного, от права распоряжаться всем тем, пусть малым, что он приобрел за долгие десятилетия тяжким трудом.

Коммуна в Выймовке распалась. Люди ушли кто в совхоз, кто на лесоразработки. Вскоре после моего отъезда покинули Выймовские хутора и мои родители. Вступив в колхоз в деревне Островки, отец стал работать счетоводом, мать — дояркой.

Мертвая петля

До начала тридцатых годов, хотя страна уже приступила к строительству Большого Воздушного Флота и наши конструкторы успешно создавали оригинальные современные летательные аппараты, в летных школах еще преобладали самолеты иностранного происхождения. Наша школа пользовалась в основном аэропланами Авро-504К с мотором РОН и ДН-9 с мотором Либерти. И ангарах стояло и несколько истребителей — «Фоккеры Д-ХI», «Мартинсайды» и «Ньюпоры».