Тревожные будни

Широкая вокзальная площадь с темным палисадником посередине была окружена кирпичными складами, торговыми ларьками и низенькими деревянными строениями. На одном из таких невзрачных строений красовалась заманчивая вывеска «Кавказский закусь и любой горячий пищ». Сейчас «Горячий пищ», где днем околачивался и шумел всякий переходной люд, был уже закрыт. Не светились и соседние ларьки. Лишь один вокзал в глубине площади мигал закопченными фонарями.

Во дворе «Горячего пища», за кучей пустых ящиков и рогожных кулей, прятались Прохор, Кичига и Гришка-Артист.

Поначалу все складывалось удачно. Аграфена, к удивлению Прохора, охотно согласилась на время, — как ей было сказано, — уехать из города. Она не потребовала дополнительных объяснений и кокетливо заявила:

— Раз надобно, значит, надобно! Наше дело простое, бабье. Коли мужики приказывают, выполняем. Спиридоныч, дворник, за домом присмотрит, ему не привыкать.

— Намекнешь Спиридонычу, что в загородное село к болящей сестре собралась, — буркнул Кичига.

— Будет, отец, исполнено, — смиренно поклонилась вдова и вышла.

Сам же Кичига, услышав от Прохора, что им придется сбрить бороды, взбунтовался. Голос его дрожал, прерывался кашлем, когда он доказывая, что «есаул» сгущает краски, что никто на бороду и внимания не обратит.

— Замолкни, отец Кичига! — стараясь не терять спокойствия, скривился Прохор. — Всего, конечно, в жизни не предусмотреть... Но первые наши приметы для милиции — бороды.

И тот в конце концов сдался. За десять минут Гришка мастерски побрил и его, и Прохора. Глянув опасливо в карманное зеркальце, Кичига взвыл. Вместо почтенного лица с окладистой бородой оттуда смотрела изрытая морщинами старообразная физиономия с голыми щеками. Прохор же без бороды помолодел лет на семь.

— Хорошо тебе, Прохор Александрович! — горестно крякнул Кичига.

...За воротами «Горячего пища» неожиданно послышался чуждый для умолкнувшей площади звук. Где-то близко шел человек. Прохор, Кичига и Гришка не сговариваясь накрылись кулями и замерли.

— Отец! — раздался рядом тревожный шепот Аграфены. — Где ты, отец?

— Слава богу! — радостно перекрестился Кичига, сбрасывая куль. — Явилась.

— Сюда, Аграфена Зосимовна, — тихо позвал Прохор, — сюда!

Аграфена должна была купить в вокзальной кассе четыре билета в сторону Перми или Казани на любой поезд. На восток, в Сибирь, Прохор возвращаться не хотел. В пути он мечтал, не брезгуя никакими способами, отделаться от своих компаньонов. Сейчас же надо было как можно скорее выпроводить их из города: лишних свидетелей похождений Черного Туза оставлять здесь не следовало. Прохор не сомневался, что после сегодняшней истории в «Пале-Рояле» все постояльцы Аграфены Лукиных станут известны уголовному розыску.

— Вот, отец, — тараторила между тем вдова, протягивая Кичиге билеты, — раздобыла... Проходит иркутский поезд на Москву...

— Дай-ка сюда! — оборвал ее Прохор и спрятал билеты во внутренний карман длиннополой шинели, прихваченной на постоялом дворе. И строго спросил: — Узнала, на какой платформе посадка?

— Узнала... На второй, — насупилась Аграфена.

— Садиться будем перед самым третьим звонком. Первой заходит Зосимовна, после нее — Артист, за Артистом — отец Кичига. Я замыкаю. Всё!

То, что идти придется на ощупь и испуганно озираться, Прохор вслух не сказал. Если бы сразу, часа два назад, попасть на поезд и не терять драгоценного времени! Теперь же надо набраться терпения и ждать. А это хуже всего: милиция ведь не ждет.

— С милой Галой, дай ей бог всяких благ, значит, не попрощаемся? — с какой-то особой учтивостью поинтересовался Гришка-Артист. — Кошмар подумать.

Злая улыбка мелькнула на лице Прохора и исчезла.

— Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдется, — многозначительно хмыкнул он и встрепенулся: — Который час?

— Ну ее, Галу! — процедил сквозь зубы Кичига и, достав огромные кондукторские часы, поднес их к самым глазам. — До поезда сорок минут.

— Теперича, выходит, Галу «ну»! — вдруг ехидно выпалила вдова. — А раньше?

— Что раньше? — подпрыгнул, словно ужаленный, Кичига. — Что раньше?

— Довольно! Амурные передряги разберем после! — рявкнул Прохор.

— А ты не командуй! — взорвалась вдова. — Сам небось тоже в Галу втюрился. Я почему с вами поехала? Отца желаю подальше от греха блудного отвести. На тебя-то, Прохор Ляксандрович, мне начихать. Хоть сей миг лети и милуйся со своей Галой. Она вон на вокзале. Я эту трясогузку еще с похорон ее тетки приметила...

— Как, на вокзале? — опешил Прохор. — Ты чего мелешь?

...Оказалось, что очередь в билетную кассу протянулась через весь зал. И Аграфена, если бы не увидела знакомого носильщика, кума умершего мужа, махнула бы на все рукой. Но кум за небольшую мзду пообещал раздобыть билеты.

— А пока, Зосимовна, — молвил он, — проведу я тебя в нашу дежурку, отдохни там, кипяточку попей. Как в двери гляну, выходи.