Тревожные будни

Помощник Олег постучал пальцами по столу, вопросительно посмотрел на телефон, потом на радио, раскрыл книжку. Начал читать, оторвался, спросил Яклича:

— Как последнюю партию сыграл Карпов, не слыхал?

— Вничью сыграл, — сказал Яклич, тоже болельщик. — Как думаешь, кто одолеет?

— Сильнейший, — сказал Олег и углубился в Тургенева.

— Окончишь заочный, будешь таких вот обормотов учить, — задумчиво сказал Яклич, имея в виду Женю Санина.

— Буду, — сказал Олег.

— Ты их совести учи, прежде всего совести, понял?

— Угу, — согласился Олег.

Телефон заурчал. Мокеев снял трубку. Лейтенант Володя спрашивал, как насчет обеда. Договорились пообедать вместе, время еще позволяло. Мокеев влез в свою черную форменную куртку. Вышли.

С неба сыпала холодная крупа, ветер леденил.

— Хороший хозяин собаку не выпустит, — сказал лейтенант Володя и поежился. — Куда двинем?

— А что, появился выбор? — удивился Мокеев.

Обычно, когда срывался домашний обед, Мокеев и лейтенант Володя ходили вместе в «Листик» — ближайшую столовую. Размещалась она в новом доме — в плане дом походил на трилистник.

— В «Листике» народу сейчас... — сказал лейтенант Володя. — Двинем давай в ресторан.

— Ого! Наследство получил?

— Съедим хорошую отбивную. Наследства пока нет, но повод к отбивной имеется. Позвонил я Ивану Трофимовичу...

— Да ну! Самому?

— Самому. Секретарша пытала, кто и зачем. Я объяснил, что из ГАИ, по личному делу, очень срочно. Она там посовещалась и соединила.

— У Ивана Трофимовича сын на «Запорожце» ездит, может, подумал чего... Ну и?..

— Ну, извинился я, сказал, что через голову начальства звоню. Так и так, вопрос серьезный и щекотливый...

— А он?

— А он говорит: «Да, пожалуйста».

— А ты?

— А я излагаю все как есть. Так и так, вы принимали личное участие в воскреснике сколько-то лет тому... Посадили собственноручно яблоню. Теперь мы эту яблоню никак не пересадим — разрослась, — а она закрывает обзор водителям, создает...

— Да не тяни ты! Знаю я всю правду про эти кусты!

— Яблони... Иван Трофимович говорит, что, мол, он ни при чем. Нужно — согласовывайте с исполкомом. Я говорю, что никак не согласовать, вот уже который год бьемся. Ссылаются на красоту — и никак. И я сильно подозреваю, что именно потому никак не сдвинется, что это вы ее сажали, эту яблоню... Он говорит: «Вот как?» Я говорю: «Да, так! Извините, но другого выхода не вижу, только к вам обратиться». Он помолчал, спрашивает: «И сколько вы согласовывали эту яблоню?» Я говорю: «Я занимаюсь года три, да до меня мусолили... думаю, лет восемь, не меньше». Он еще помолчал. «Спасибо, — говорит, — что позвонили. Я, — говорит, — это дело сдвину». Вот и все.

— Да-а! — искренне удивился Мокеев. — Это, брат, событие. Эх, жаль, время служебное, отметить бы надо!

— Ты ж трезвенник, Мокеев!

— Ну, по такому случаю... Но, считай, выговор у тебя уже есть, лейтенант Володя... Через голову действуешь, субординацию нарушаешь.

— Уже получил — устный правда.

— Когда успел?

— А сразу и получил. Пошел я полковнику, доложил: так и так. Прошу извинить, действовал через голову, нарушил субординацию, но другого решения проблемы не видел.

— И воткнул?

— Устный.

— Значит, доволен. Инициатива все-таки.

— Да, пожалуй. Чего будешь есть?

Они уже сидели за белым столиком, такие странные здесь в рабочее время; зал был полупустой, и все, кто был в зале, смотрели на них.

Заказали, закурили, пооглядывались, помолчали.

— Я уж сколько лет в ресторан не наведывался! — сказал Мокеев.

— Что так? — на всякий случай спросил лейтенант Володя, хотя все в ГАИ знали, что любит Мокеев домашние обеды и вообще домосед, не гулена. Видел лейтенант Володя жену Мокеева — Валю. Не сказать чтобы красавица, не сказать чтобы сильно некрасивая — так, нечто среднее.

Лейтенант Володя был еще холост, и не утряслось в нем настоящее понимание подруги жизни, холостой еще был взгляд на эти вопросы.

Мокеев думал как раз о Вале, о том, что не помнит, когда они вместе были последний раз в ресторане, о том, что и вправду стоило бы заказать столик, да посидеть с Валей вместе, да потанцевать вечерком... Да, пожалуй, скоро не раскачаешься — нужно еще костюм посмотреть свой штатский. Сколько уж не надевал, еще неизвестно, налезет ли!

Кто-то давно спросил Мокеева: «За что ты такую учительницу выбрал себе, ничего выдающегося? На парней спрос повышенный, мог бы повременить». Так, по молодости кто-то ляпнул. И Мокеев теперь уж не помнит, что дураку ответил, но задумался, для себя задумался. И решил, что самое главное в Валином лице — самостоятельность и доброта. Простое у Вали лицо, доброе — и свое. Вот что самое важное — своелицо. Смотри-ка, стоило прийти в ресторан, в непривычную, так сказать, обстановку, чтоб понять, какое лицо у жены. Мокеев довольно резко повернулся в сторону подходящей официантки — та даже испугалась слегка.

— Вам что, товарищ? — спросила, опешив.

— Нет-нет, ничего, — извинился Мокеев.