Тревожные будни

— А что такое? — говорит потерпевший. — Если за мной приходит старшина милиции, хотя и переодетый в штатское, и просит меня проехать с ним, так, по-вашему, я должен ему сопротивляться?

Свое «А что такое?» он произносит по-одесски: «А-шо-такоэ?»

— А-шо-такоэ? Книжечку он мне красную сунул — идите, мол, сюда, есть о чем пошептаться... Мне бояться милицию нечего, я значок «Отличник торговли» имею. И за двенадцать лет, что я подошел к этому делу, бог от несчастья вывел. Зашли мы с ним в кабинету... Он говорит: «Вы — Понтяга? Семен Иванович?» — «Ну, я — Понтяга...» А он мне: «Запирайте кабинету и поехали...»

— Вы хорошо рассмотрели предъявленное им удостоверение? — спрашивает Тихонов.

— А-шо-такоэ? Там ведь было написано: «Старшина милиции...»

— А фамилию не помните?

— Я вам честно скажу, — отвечает Понтяга, — таки не помню! Потому что когда к торгующему человеку в магазин приходят из органов, даже если он такой честный, как я, то как-то невольно начинает жбурить в животе. Казалось бы, ну, пришел к тебе человек по делу! А все же как-то неприятно...

— Вы сами попросили у него разрешения позвонить к себе домой или он вам предложил? — спрашивает Тихонов.

— Он предложил... — сказал Понтяга и, помолчав, добавил: — В том смысле, что я сам попросил.

— Нельзя ли поточнее?

— Я спросил его: «А-шо-такоэ? Что там стряслось?» Так он мне сказал, что для моих нервов будет лучше, если я все на месте узнаю. Тогда я захотел узнать, когда меня отпустят, чтобы дома не волновались. У моей жены плохое здоровье, всякие там нервы-шмервы, сердце-шмерце...

— Ну и что он сказал, когда вас отпустят?

— Он засмеялся и сказал, что, наверное, лет через семь отпустят...

— Шутник он, — говорит Тихонов недобрым голосом. — Ничего, скоро дошутится...

— А-шо-такоэ? Вы его поймаете? — спрашивает Понтяга, и вдруг лицо его кривится в мучительную гримасу боли, стыда и ненависти, и он добавляет едва слышно: — Так дай бог, чтоб он то чувствовал, когда вы его возьмете, что мне пришлось передумать, пока мы ехали до этого места...

Тихонов встает из-за стола и отходит к окну, чтобы дать потерпевшему справиться с волнением.

— У вас здесь можно курить? — спрашивает наконец Понтяга. — Вам дым не влияет?

— Да, пожалуйста, сколько угодно.

Тихонов возвращается к своему столу.

Понтяга достает сигареты и спички, но они ломаются одна за другой в его трясущихся пальцах.

— Мы остановились на вашем звонке домой, — напоминает Тихонов.

— Так я стал просить, чтобы он разрешил... Он сначала не соглашался, но я его просил, просил, ой как я просил этого бандита... Дай бог, чтобы его скорее вынесли на простынях!.. И он мне таки сказал потом: «Можете позвонить, но ничего не говорите, что вас задержали... Когда понадобится, жене сообщат». И я позвонил.

— И что же вы сказали супруге?

— Что я сказал? Я сказал: «Женя, несчастье! Не спрашивай, такое недоразумение! В общем, ОБХСС...» Тут он ударил на рычаг, и все.

— Так, понятно, — кивает Тихонов. — Что дальше было?

— Он посадил меня в машину, и мы поехали.

— Номер не запомнили?

— Номер — нет... Потом, когда мы вышли из машины, он сказал шоферу: «Не уезжай, я сейчас буду». Он привел меня в горотдел, посадил в коридоре и сказал, что меня скоро вызовут к капитану Севостьянову. И ушел. А я сидел. Я сидел четыре часа, пока один офицер — дай бог ему здоровья! — не спросил, чего я жду...

— Так, так! — говорит Тихонов. — А в это, самое время два афериста пришли к вашей жене, произвели обыск и изъяли ценностей и денег на пять тысяч рублей...

— Пропади пропадом эти деньги! — устало говорит Понтяга. — Мне сидение там дороже стоило...

— Вот повезло этому мифическому Севостьянову, — говорит Тихонов. — Фамилию запомнили, хотя и в глаза его не видели. А мошенник даже удостоверение показал, а вы его забыли...

— Так Севостьянов же мне фамилия хорошо знакомая! — оживляется Понтяга. — Меня в ОБХСС один с такой фамильицей как-то уже допрашивал.

— А по какому поводу?

— Этот Севостьянов вел дело промкомбината общества «Рыболов-спортсмен»...

— А вы какое отношение имели к этому делу? — насторожился Тихонов.

— А-шо-такоэ? Мой магазин торговал их продукцией.

— И у следствия были к вам претензии?

— Боже упаси! — Понтяга отпрянул. — Документальная ревизия и два допроса — много волнений и никаких претензий. Я себе не враг — брать «левак» у этих «рыболовов», которые под конец уже зарвались, как налетчики с Молдаванки...

— Скажите, — спрашивает Тихонов, — а какая у вас зарплата?

— Вы хотите знать, откуда у меня есть на пять тысяч ценностей? — начинает Понтяга, но тут же поправляется: — Откуда у меня  б ы л о  на пять тысяч... Сто тридцать рублей у меня зарплата и еще прогрессивка. Но у меня два сына, дочь, две снохи, зять — и все работают, и на кусок хлеба с маслом имеют...

— Семен Иванович, напишите мне, пожалуйста, подробно, как все это происходило. — Тихонов передает потерпевшему бумагу.

Понтяга, вздохнув, берется за перо. Тихонов набирает номер телефона — ответа очень долго нет. Наконец на том конце берут трубку.

— Простите, — говорит Тихонов, — нельзя попросить Владимира Константиновича Лыжина?